Маньчжурские стрелки
Шрифт:
Кондаков и Перс выжидающе переглянулись.
— Вы об этом, о командовании — серьезно? — спросил Перс.
— Серьезнее быть не может. Как старший группы я передаю командование вам, господин майор. И забудем это досадное недоразумение, господа офицеры.
— Кстати, если по-настоящему, то из Германии я уходил обер-лейтенантом, — некстати уточнил Кондаков.
— Отныне вы в чине подполковника, господин Кондаков. Главком Семенов дал право офицерскому совету маньчжурских стрелков самому присваивать чины, исходя из того, что группа должна быть сугубо офицерской. Прежде чем
— Спасибо, конечно, — растерянно осмотрел стрелков Кайманов, — но мне и старшиной как-то…
— Для военного человека чин имеет принципиальное значение, — осадил его Иволгин. — Особенно в нашей группе. Так что поздравляю вас с присвоением первого офицерского чина, господин прапорщик. Свой чин подполковника я тоже получил с благословения Курбатова, поскольку уходил из Маньчжурии в чине штабс-капитана. В чине подполковника в Маньчжурии у нас был только Реутов, Царство ему… Кстати, в белой армии чина такого — майор, не существует. Штабс-капитан, капитан и… подполковник.
— Это верно, — подтвердил Перс.
— Именно поэтому, — продолжил Иволгин, — вам, Кондаков, присваивается чин подполковника, поздравляю. Командование группой передаю вам. Независимо от того, какие погоны мы сейчас носим, когда посторонних рядом нет, обращаться друг к другу только с употреблением чина, жестко придерживаясь при этом армейской дисциплины.
На какое-то время в группе воцарилось напряженное, неловкое молчание.
— В самом деле, принимайте, господин подполковник, — пробубнил Перс, обращаясь к Кондакову. — Раз уж сложилась такая ситуация, значит, обстоятельства того требуют.
— Но ведь вам гордыня не позволит подчиняться мне, подполковник Иволгин.
— Теперь мы в одинаковом чине, поэтому…
— Я не о чине-звании говорю — о гордыне.
— Мы зря теряем время, командир. Командуйте, ведите группу.
— На запад?
Иволгин задумался. Он понимал, что именно выбор направления способен расколоть их небольшую группу.
— Предполагаю, что прапорщик Кайманов прав: германцы отходят, красные вскоре будут у Бранденбургских ворот, перейти линию фронта крайне сложно, скорее всего, нас уложат или схватят еще на дальних подступах к ней. Но даже если мы пробьемся, германцам теперь не до нас. Предлагаю уходить на восток, к границам Монголии и Маньчжурии, на даурские земли, где у вас еще остается хоть какой-то шанс. Тем более что смершевцы уверены: вы устремитесь на запад, и выискивать вас станут на этом направлении.
— Вам слово, Перс.
— Как прикажете, господин подполковник. Мне одинаково, где гулять. Могу в группе, могу в одиночку. Но согласен: в Маньчжурию прорваться будет легче, это факт.
Иволгину вдруг вспомнился сержант-пограничник Бураков, которого князь Курбатов превратил в «волка-одиночку»; по характеру своему Перс несомненно принадлежал к «волкам».
— Тогда еще один вопрос, — прервал его раздумья Кондаков. — Вы, лично вы, остаетесь в составе группы?
— До тех пор пока сочту возможным для себя, — одернул красноармейский китель и принял стойку смирно Иволгин. — Тайком убегать не стану, в любом случае попрощаюсь.
— Расставаться всегда нужно по-человечески. Особенно сейчас, во время войны.
— Признаться, сейчас мне куда легче будет действовать в одиночку. Курбатов захватывал красноармейцев в плен, превращал в убийц-диверсантов, а затем отпускал на свободу. Сдается мне, что я как раз созрел для такого «волка-одиночки», не менее чем Перс.
— Извините, но думаю, что вам в одиночку нельзя, — молвил Перс. — Слишком много размышляете, слишком вдумчиво осмысливаете свою жизнь. Это всегда опасно.
— Я свою слабость знаю, поэтому до поры буду действовать в составе группы.
— Благодарю за внесенную ясность, — на дворянский манер склонил голову Кондаков.
43
В эти предвечерние часы замок Фриденталь напоминал крепость, ворота которой вбирали в себя остатки гарнизона, возвращавшегося после удачно сделанной вылазки.
— Вы хотя бы догадываетесь, что это за подразделения перед вами, полковник Курбатов? — поинтересовался Штубер, выходя вслед за полковником из машины.
— Судя по внешности многих курсантов, они сформированы по национальному признаку.
— Правильно мыслите. Здесь, в этом замке, собрана диверсионная элита многих стран и народов. В том числе и народов, которые пребывают в состоянии войны с рейхом.
— В таком случае возникает подозрение, что Скорцени готовит их не для того, чтобы эти диверсионные ассы погибали в заключительных и уже, по существу, бессмысленных побоищах нынешней войны.
— К счастью, фюрер об этом пока что не догадывается. Да и Скорцени по поводу их целей особо не распространяется. Конечно же многим из них все же придется пройти стажировку еще в боях Второй мировой войны, но готовят их для послевоенных схваток, для действий на территории своих этнических земель.
— Это любопытно.
— Прошу обратить внимание: общебалканский диверсионный взвод, взвод русских монархистов, скандинавская рота «Викинг», взвод Русской Освободительной армии генерала Власова, — по каким-то, лишь ему известным признакам, определял барон фон Штубер подразделения этого «гарнизона». — Отдельный черногорско-македонский взвод, бельгийская рота «Ариец», украинский гетманский взвод «Атаман», белорусский национальный взвод «Белый Орел», рота прибалтийских волонтеров…
Ни одной шутки, ни одного звука в строю, никакого проблеска улыбки. Суровые взгляды, посеревшие от пыли худощавые лица, подтянутые спортивные фигуры, жилистые, впивающиеся в оружейную сталь руки…
Даже беглого взгляда Курбатову было достаточно, чтобы уяснить для себя, что люди эти возвращаются с лесного полигона, на котором проходили основы полевой выучки. И что, не обремененные ни излишним весом, ни крутизной мышц, тела их таили в себе взрывной заряд зрелой мужской силы, надежный запас трудолюбия и непоколебимую веру в избранную цель.