Мандат
Шрифт:
— Поверим? — спросил Бессонов у Юрия.
— Конечно!
Матрос сердито засопел.
— Не сопите, товарищ Крюков! — сказал Бессонов. — Людям верить надо!
Потом был составлен акт о конфискации у Авдотьи Петровой ценных фарфоровых изделий. Двое понятых, Юрий и старуха подписались под ним. Бессонов положил акт в карман, от имени Петроградской ЧК поблагодарил председателя домкома за помощь и весело распрощался с бывшей кухаркой.
Замерзшая лошадь сама, без понуканья быстро потащила сани. Чекисты сидели в прежнем порядке. Матрос Крюков держал сверток с фарфором на коленях. И опять все молчали.
— Куда? — спросил матрос, правивший лошадью. — К нам?
— К вам рано, — ответил Бессонов. — Домой. Отдыхать нашему эксперту надо. — Он обнял Юрия за плечи. — Ты славно поработал сегодня! Спасибо! Без тебя везли бы мы сейчас эту никчемную картину, а фарфор остался бы у кухарки.
— Серебро зря оставили! — проворчал Крюков. — На что оно старой ведьме!
— Не жалейте, товарищ Крюков! — произнес Бессонов. — На то и революция, чтобы и старая женщина могла есть из серебра!
Чекист, похожий на Ленского, не то чихнул, не то хихикнул в воротник полушубка.
ПЕРВЫЙ СЛЕД
Если бы не Глаша, Глебка и дня не прожил бы в своей пустой квартире. За зиму все здесь стало холодным и чужим. И дом какой-то чужой, и лестница, и даже соседи. Семье Архипа дали большую квартиру в бывшем особняке где-то на Неве. Остальные знакомые тоже переселились: одни поближе к заводу, другие совсем уехали из Петрограда.
В квартире скрипели все двери и половицы. На кухне отсырел и покрылся плесенью большой кусок потолка. Обои в комнате во многих местах оторвались от стен и бугрились. Скорбно смотрели с фотографии глаза матери.
Глебка как вошел в квартиру, как сел за стол на то место, на котором сидел последний раз напротив отца, так и просидел неподвижно больше часа, пустой и тоскливый, как заброшенная квартира.
Он не видел и не слышал Глашу. А она, понимая его состояние, старалась ничем не напоминать о себе. Глаша тихо затопила плиту, нагрела воды, помыла запылившуюся посуду, замесила тесто. Ни о чем не спрашивая, она сама нашла в комоде чистую скатерть, простыни, наволочки. Поменяла все. Канцелярскими кнопками прикрепила отставшие обои. Обтерла пол мокрой тряпкой. Когда в кухне и в комнате потеплело, она открыла форточки и проветрила квартиру.
Очнулся Глебка, а на столе — горка горячих деревенских оладий, сковородка с кипящими в жиру шкварками, чайник, у которого из носа выбивались забавные; колечки пара.
— Ешь, Глебушка!
Он огляделся. Комната вновь стала теплой и жилой, как в прежние времена. И глаза матери смотрели уже не скорбно, а задумчиво и чуточку грустно. Рядом с ее фотографией, которую Глаша повязала полоской черного крепа, найденного в комоде, стояла с такой же траурной повязкой фотография отца. Глаша нашла ее в том же комоде, в нижнем ящике.
— Спасибо! — сказал Глебка и нахмурился, потому что снова почувствовал себя виноватым и перед Юрием, и перед Глашей. — У тебя у самой… А я…
— Смотри-ка, что у меня есть! — воскликнула Глаша и показала Глебке два конверта. — В почтовом ящике лежали… Только ты их до еды не читай! — с наивной заботливостью добавила она. — Вдруг — плохие!
Одно письмо пришло по почте, а другое, без штемпеля, кто-то сам опустил в ящик. Оба были адресованы ему — Глебке.
«Глебка! — размашисто писал все еще сердитый Дубок. — Я тут поговорил кой с кем. Твое дело — чтоб Юрий не сел зайцем в поезд. Остальное беру на себя. Поглядывай на вокзале. Что будет — сообщи. Без Юрия на глаза не попадайся! Дубок».
Второе письмо, которое шло через почту, подписал секретарь парткома завода, на котором работал Глебкин отец. Оно было длинным. Глебке предлагали выбор: либо идти работать в цех отца, либо поступать в школу, открытую при заводе. Заканчивалось письмо так: «Всегда помни, что теперь ты — сын завода, сын партии большевиков, к которой принадлежал твой отец. Требуй у партии все, что требовал бы у отца. И отдай коммунизму все, как отдал себя твой отец. Пропуск на тебя лежит в проходной. Он бессрочный».
Глебка в тот день несколько раз читал это длинное письмо. А вечером, когда Глаша, умаявшись, заснула, он опять достал его из комода и снова прочитал. Дружеское сочувствие, искренняя забота, человеческая теплота и ласка — все это воспринималось сразу, с первого прочтения. Но было в письме и что-то большее, заставлявшее задуматься, наполнявшее Глебку гордостью за отца и за партию, которая не забыла Глебку, не оставила одного и назвала своим сыном.
Утро следующего дня пришло солнечное и бодряще-холодное. Последний в том году мороз тонкой корочкой льда застеклил лужи. И настроение у Глебки и Глаши тоже было бодрое, почти веселое. Им не хватало только. Юрия. Но и Глебка и Глаша верили, что он найдется, и очень скоро.
Весь день продежурили они на вокзале и не встретили ни одного мальчишку. Даже беспризорники не попадались. Они точно совсем вывелись в Петрограде. А на них Глебка рассчитывал больше всего. Эти глазастые бездомные мальчишки часто видят то, мимо чего взрослые проходят не замечая.
Миновал еще день, еще… Глебка с Глашей дежурили на вокзале то вместе, то по одиночке. Их уже хорошо знали все вокзальные служащие, но и они ничем не могли помочь ребятам.
Однажды к вечеру на Московский вокзал прибыл поезд. Пустовавшая целый день платформа ожила. Сначала выскочили самые нетерпеливые и необремененные большим багажом пассажиры. Потом люди повалили густо. И в этой движущейся толпе Глебка приметил паренька — по многим признакам беспризорника. Но было в нем что-то и необычное для бездомных мальчишек.
Беспризорники любят густую толпу — в ней легче «работать». А работают они обычно глазами, руками и ногами: увидят, украдут и убегут. Оттого и глаза у них острые, рыскающие и всегда виноватые. Руки и пальцы — нервные, беспокойные. А ноги, как у бегунов на старте — напружиненные, готовые в любой момент дать стрекача.
Этот мальчишка был другой. Он не высматривал, что можно утащить, а подслушивал, о чем говорят люди. Так по крайней мере казалось Глебке. Особенно настойчиво шнырял паренек поблизости от тех пассажиров, которые вдвоем или втроем отходили в сторону от общего потока и тихо разговаривали между собой.