Мангуп
Шрифт:
Князь Алексей идет к тронному залу. Мимо по узкому коридору пробегает слуга с подносом устриц в одной руке и огромным блюдом с фруктами в другой. В попытке одновременно уступить дорогу и поклониться господину мальчишка едва не падает. Князь, проходя мимо, не глядя, незаметно поддерживает край бронзового блюда. Это его забота – возвращать равновесие. Алексей улыбается.
Великий посол Джахан тоже одаривает молодого правителя улыбкой. Гость похож на восточного колдуна со своими послушными волшебными Тенями, что склоняются в глубоком змеином поклоне по одному движению его головы, увенчанной тюрбаном. Непохожие на людей, Тени звенят, как закрытые шкатулки с золотыми монетами, рассыпаются перед восхищенной публикой по мрамору пола черным туманом с манящими искрами. Сколько их? Пять? Пятнадцать? Так и не разберешь. Все происходящее похоже на морок.
Князь сидит не на троне – на мягких подушках, нарочито расслабленный, по-южному радушный. Острый взгляд серых северных глаз подмечает каждую деталь, каждый жест и поворот головы, что чуть резче прочих. Он видит: одна из Теней посла не обута, из-под длинных полупрозрачных одежд при каждом движении мелькают смуглые пальцы. Может, танцовщица? Но по лицу не понять, мужчина это или женщина. Не спрятаны только глаза, да и те густо подведены сурьмой.
Но некогда баловать себя загадками, время гостям занять подготовленные для них места.
Церемонии не отнимают много времени. Посол преподносит дары – ровно столько, сколько Империя не пожалела отдать. Посол стоит, не присаживаясь, – ровно столько, сколько нужно, чтобы не устать. Порта жаждет однажды сомкнуть пасть и откусить от Византии побольше, а потому подбирается к ней, начиная с малого. Но об этом посол не говорит. Он устраивается на кушетке, сощурив глубоко посаженные глаза под пышными бровями.
– В Порте говорят, что из вашего края никто не возвращается, князь. Интересно почему?
Послу многое сейчас интересно: почему здесь сидят не как на Севере и не как на Юге? Почему крымский хан отказался помогать им вести дела с Мангупом, прислав письмо в возмутительно шутливой манере?
Посол и сам умеет шутить. Он выказывает благодушие, не скупится на похвалу. Князю приносят украшения и ткани, пряности и масла, дорогое, искусно инкрустированное оружие. Посол хочет торговать с этим княжеством и не просит, но ждет позволения, уверенный, что отказа не будет. Великой Порте не отказывают.
Посол велит принести восточные игры и дарит их тоже, предлагая князю позабавиться, пока кубки наполняют вином снова и снова. Льется молодое доросское вино, в зале разливается музыка. Дух Востока проникает в него, меняя это место, подобно чуме: неуловимо, неотвратимо. С каждым часом неспешных разговоров, с каждым блюдом, когда пышная яблочная сдоба сменяется медовой пахлавой. Так происходило со всяким краем, городом и дворцом, куда приходила Империя. Все становилось ее подобием с дурманящими мелодиями, жаркими запахами, пестрыми красками.
В распахнутые стрельчатые окна врывается свежий вечерний ветер.
Князь отвечает с улыбкой на вопрос посла:
– А разве отсюда хочется уходить?
Из гостеприимной столицы едва ли кто поспешит уйти, если пришел человек с добрыми намерениями. А если с недобрым умыслом, так попросту уйти не сможет. Но это ведь совсем другой разговор.
Покуда льется вино, а столы ломятся от угощений и музыка разносится под сводами зала – почему бы не развлечься? Не поиграть в чужие игры, не послушать чужую музыку?
Алексей незаметно подает знак. В центр тронного зала выходят танцовщицы, подхватывая мотив восточной музыки и вплетая в него свои движения. Порта много чего говорит на диковинном своем языке, но всякую заморскую речь можно развить в диалог двух культур. На худой конец, в творческую дуэль, демонстрацию мастерства. Принять чужое тоже можно по-разному: можно согласиться, а можно и позволить.
– И вправду. И вправду… – Посол покачивает головой на толстой шее, дует в усы и отправляет в рот финик, завернутый в тонкий ломтик мяса.
Вот, значит, он какой, новый правитель княжества Феодоро. Проще было, когда на троне восседал его отец – Стефан, кажется. Тот был тихим, неприметным, готовым исчезнуть с поля битвы за власть, как только представится такая возможность. А этот… Поглядите на него, подсылает своих танцовщиц. Думает, никто не заметит такой наглости?
Глаз посла чуть дергается. Да что не так с этим островом? Что хан, что князек – одного поля ягоды, гордецы. Он щелкает пальцами, унизанными множеством колец, подманивая слугу. Тот кивает и убегает выполнять поручение. Пусть начнется настоящее представление, а не этот балаган.
Музыка обрывается неожиданной тишиной. Первым в ней, открывая новый акт, звучит протяжный мизмар. За ним звенят по нарастающей циллы. Под гулкий сердечный бой табла в клубах дыма от группы танцовщиц отделяется Тень. Полупрозрачные одежды обволакивают фигуру, словно черной водой, оставляя изгибы едва читаемыми.
Мангупские девы замирают вместе с остановившейся музыкой. Алексей очерчивает пальцем круг в воздухе и уводит жест в сторону. Танцовщицы медленно двигаются по краю освещенной площадки, освобождая место. По одной в легком танце скрываются они из поля зрения. Все теперь выглядит так, будто смена танцев была запланированной, без неловкости, которой мог бы обернуться такой сюрприз.
Занявшая место ушедших девушек Тень двигается странно: она то видением зависает в воздухе над полом зала, то становится зримой и выгибается причудливым изваянием. Опускается к земле, вырастает внезапно. У того, кто способен на такие движения, не может быть ни имени, ни возраста. Но браслет на ноге, позвякивающий от движений алыми камнями-каплями, выдает уже знакомого князю человека.
«Надо же, – замечает Алексей деталь. – Угадал, и вправду танцовщица. – Не скрывая интереса к диким, но чарующе плавным движениям, он подается вперед, складывает обе руки на коленях. – Посмотрим, Великий посол, что за угощение ты приготовил. Подумаем, как его принять. Ведь все есть яд – и все есть лекарство».