Манифест неприкаянного
Шрифт:
Львиная доля пространства фойе была занята креслами со стоящими подле них журнальными столиками. На кожаных сидениях молча сидели мужчины, убивающие время ожидания чтением газет, распитием кофе или же курением сигарет. Большинство из них были схожи меж собой – средних лет, в деловых костюмах и с обручальными кольцами на безымянных пальцах.
У противоположной стены от главных дверей располагалась административная стойка, на которой лежали каталоги с перечнем работающих здесь девушек.
Была здесь и небольшая игровая зона, состоящая из нескольких слот-машин – многие из опробовавших их уходили, даже не выполнив своей первичной цели посещения, а в последующие визиты остерегались игровых автоматов как огня. Но был и отдельный небольшой пласт посетителей. Прямо сейчас у однорукого бандита стоял один из его представителей – юноша, импульсивно дергающий рычаг. Они не походили на местный контингент – слишком молоды, слишком бедно одеты и сверх меры завороженные табло, раз за разом выдающим проигрышные комбинации.
Августина рассказывала, что мадам Келли называет их «бедными мальчиками-залетчиками», и в ней даже теплилось сочувствие к ним, но бизнес есть бизнес. Чаще всего они узнают о заведении через своих более старших коллег в офисах, заявляются в него со смехотворными суммами, которых не хватает даже на девушку с первого этажа, после чего в них зарождается надежда, что им удастся поднять куш при помощи автоматов, так удачно расположившихся прямо в приемной. Более того, во многих зарождается идея, что им не придется довольствоваться жалким вариантом в лице неумелых жриц любви, а выигрыша хватит на оплату лучших представительниц борделя. Эта мысль подкреплялась подсадными игроками в зале, что раз в день, заприметив новичков, на их глазах срывали джекпот благодаря умело разыгранному трюку, секрет которого был до очевидного прост – монеты со специальным гуртом. Других способов получить победного сочетания из пяти клубник попросту не существовало по техническим причинам. Конец же всех любителей легкой наживы оказывался идентичен – приобретенная лудомания и полное обнищание.
Я проходил меж кресел и рассматривал восседающих в них лысеющих мужчин. Мне хотелось отыскать того, кто пришел за плотью Августины. К одному из клиентов подошла администраторша, одетая в строгий наряд из брюк и блузки. Склонившись к его уху и что-то прошептав в него, она удалилась к стойке; он же поглядел на часы и продолжил чтение газеты. Такое происходило редко – чаще всего гостя в назначенное время тут же отводили к необходимой ему девушке. Его выбор опаздывал к назначенному времени
Августина сидела на постели с тюбиком тонального крема в руке. Выдавливая средство на свое бедро, она усердно втирала его поверх рубцов. В прошлое мое появление я насчитал пять шрамов. Сегодня их было уже шесть, не считая двух свежих порезов, еще не успевших обратиться в выпуклые линии, отличающиеся своим тоном от нетронутой лезвием кожи.
Подобным Августина начала заниматься уже после того, как я остался лишь воспоминанием в ее жизни. Самоистязания не происходили ежедневно – ей требовалось накопить негативных переживаний, довести их до точки кипения, и лишь после пересечения красной линии она бралась за лезвие в ванной комнате своей квартиры. Для нее это было отдушиной, способом эмоциональной перезарядки – тем, в чем я перестал нуждаться в момент обретения самовольного проклятия.
Дверь комнаты открылась, в комнату прошла видимая мной ранее в фойе девушка-администратор. Августина, не отрываясь от попыток сокрыть свои шрамы, показала ей вытянутый палец свободной руки. Похоже, она просила еще немного времени до встречи с посетителем. Девушка с ресепшена открыла рот и произнесла недоступные моим ушам слова, на что Августина показала ей уже два пальца. Две минуты. Кивнув, работница приемной покинула помещение.
Августина закрыла тюбик и скинула его под кровать. Она уже успела переодеться в свою рабочую униформу, представлявшую из себя просвечивающее шифоновое неглиже на голое тело, к которому со стороны спины были прикреплены два широких крыла. Сделанные из обшитой узорчатой пвх пленкой проволоки, благодаря им в карточке работницы под именем Психея отдельным пунктом был прописан отказ от любых поз, предполагавших расположения ее тела навзничь. Причин было несколько: прутья, что впивались в лопатки под весом посетителей, к концу смены раздирали ее кожу до крови, а также то, что внешний облик главного аксессуара терял свой первичный лоск из-за постоянного трения с постельным бельем, из-за чего мадам Келли на первых порах приходилось заказывать около десяти пар крыльев в неделю. Когда же Августина попросила об одолжении, начальство всецело поддержало ее – по мнению хозяйки заведения, мужчины, сами того не подозревая, любят ощущать на себе гнет запретов и выставленных рамок. Похоже, так оно и было – после обновления личного дела Августины, ценник на нее взлетел до небес, сделав одним из самых дорогих экспонатов в местном паноптикуме.
Конец ознакомительного фрагмента.