Манифесты русского идеализма
Шрифт:
С. Н. Булгаков
На пиру богов. Pro и contra. Современные диалоги
1
Заключительные строки стихотворения Ф. И. Тютчева «Цицерон» (1830) (Тютчев Ф. И. Сочинения в 2-х тт. М., 1980, т. 1, с. 62).
С. Н. Булгаков. На пиру богов
При жизни автора «диалоги» в виде отдельной брошюры издавались дважды: в Киеве в 1918 г. и в Софии в 1920 г. (Российско-Болгарским книгоиздательством).
В постсоветской России «диалоги» Булгакова публиковались в журнале «Наше наследие» (1991, № 1; комментарии В. В. Сапова), сб. «Вехи. Из глубины» (М., 1991; прим. М. А. Колерова, Н. С. Плотникова,
Разночтения между двумя редакциями статьи (опубликованной в сборнике и редакцией киевского издания 1918 г.) указаны в примечаниях: 7*, 21*, 32*, 34*, 45*, 55*, 61*, 91*, 92*, 109*, 110*, 113*-115*, 150*, 151*, 153*, 154*.
Участвующие:
Общественный деятель.
Известный писатель.
Боевой генерал.
Светский богослов.
Дипломат.
Беженец.
Диалог первый
2
Строки из стихотворения B. C. Соловьева «Панмонголизм» (1894). См. ниже, прим. 66* на с. 1006.
Дипломат. Мне часто вспоминаются теперь две наши встречи. Одна — во Львове, в разгаре нашего галицийского наступления {4} . Вы горячо тогда говорили о статуе Ники Самофрак<ий>ской {5} , о вихре радости, о буре победы…
Общественный деятель. Помню хорошо, но теперь хотел бы выжечь из своего мозга это воспоминание.
3
Заключительные строки стихотворения А. Белого «Отчаянье» (1908) (Русская поэзия начала XX века. М., 1977, с. 155).
4
Т. е. в августе-сентябре 1914 г., когда русские войска, одержав крупную победу над Австро-Венгрией на территории Галиции (Польша), свели на нет усилия немцев в Восточной Пруссии.
5
Ника Самофракийская — античная статуя с о. Самофракия, символ победы.
Дипломат. А другая встреча в самом начале революции, здесь, в Москве. Тогда вы говорили о благостном Дионисе {6} , шествующем по русской равнине {7} , о новой эре, о славянском ренессансе.
Общественный деятель. Погибло, все погибло! Умерло все, и мы умерли, бродим, как живые трупы и мертвые души. До сих пор ничего я не понимаю, мой ум отказывается вместить. Была могучая держава, нужная друзьям, страшная недругам, а теперь — это гниющая падаль, от которой отваливается кусок за куском на радость всему слетевшемуся воронью. На месте шестой части света оказалась зловонная, зияющая дыра. Где же он, великодушный и светлый народ, который влек сердца детской верой, чистотой и незлобивостью, даровитостью и смирением? А теперь — это разбойничья орда убийц, предателей, грабителей, сверху донизу в крови и грязи, во всяком хамстве и скотстве. Совершилось какое-то черное преображение, народ Божий стал стадом гадаринских свиней {8} .
6
В данном случае имеется в виду Дионис в трактовке русских символистов (Вяч. Иванова и А. Белого), как олицетворение «соборного начала», всенародного действа».
7
В киевском издании 1918 г. вместо «по русской равнине» — «по русской равнине, о бескровной революции».
8
В «стране Гадаринской» Иисус Христос исцелил человека, одержимого «легионом» бесов. «Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло» (Лк. 8, 26–33).
Дипломат. Совершенно с таким же жаром говорили вы и о Нике, и о Дионисе. А теперь, очевидно, нашлась и Цирцея {9} , превращающая в свиней дионисийствующих граждан.
Общественный деятель. Я не в силах с этим справиться. Боюсь сойти с ума. А впрочем, я уж ничего не боюсь…
Дипломат. Будто бы!
Общественный деятель. Жизнь потеряла свой вкус: не светит солнце, не поют птицы. Все застлано кроваво-грязным туманом от ядовитых испарений. Ночью забудешься — и все забудешь. Зато проснешься, вспомнишь, и такая черная тоска найдет, что хочется только одного — совсем уйти из этого наилучшего из миров, не видеть, не знать, не чувствовать… Я помню, после тяжелой утраты как мне страшно было просыпаться поутру, снова переживать невозвратимую потерю. Но тогда мне светила нездешняя радость из другого мира, у души вырастали крылья {10} . А теперь — ничего, ничего не вырастает. Душа умирает, это — поистине смерть без воскресения, червь неусыпающий. Как устоять? Как постигнуть? Зачем мне суждено было пережить Россию? Зачем мне не дано закрыть глаза, пока еще была Россия, как Богом взысканные друзья мои? Теперь у меня лишь одна мелодия звучит в душе:
9
Цирцея — волшебница с острова Эя, обратившая в свиней спутников Одиссея, а его самого державшая при себе в течение года. От Одиссея она родила Телегона, который, когда вырос, отправился на Итаку разыскивать отца, встретил его, но не узнал и в завязавшейся схватке убил. В переносном смысле Цирцея — коварная обольстительница.
10
В словах «общественного деятеля» сквозит, несомненно, личный мотив: в 1909 г. у Булгакова умер четырехлетний сын Ивашек, и это печальное событие он пережил «не только как личное горе, но и как религиозное откровение» (Булгаков С. Н. Автобиографические заметки. Париж, 1946, с. 67).
Дипломат. Русская истерика! Неужели нельзя страдать, стиснув зубы, без стонов и воплей, не плача ни в чей жилет, а уж если действительно невтерпеж, плюнуть этому миру в лицо, гордо и спокойно павши на свой меч, как последний римлянин. Но я мало верю этой восторженности горя, а еще меньше заверениям об утраченном вкусе к жизни. Так и сквозит через них «жажда жизни неприличнейшая», «сила низости карамазовской». Да иначе и нельзя любить жизнь, как слепо, неосмысленно, без всяких оправданий. И теперь, при большевиках и уже без России, жизнь нам по-прежнему остается дорога, и стараемся мы ее спасать четвертками мякинного хлеба. Без России благополучно обходимся, а вот без хлеба да без сахара действительно трудновато. Молодцы марксисты, — они не боятся смотреть в лицо правде. А нас заедает фраза; кажется, на смертном одре не умеем без нее обойтись.
11
Заключительные строки стихотворения Микеланджело Буонаротти «Молчи, прошу, не смей меня будить…» в переводе Ф. И. Тютчева (Тютчев Ф. И. Сочинения в 2-х тт. М., 1980, т. 1, с. 233).
Писатель. Простите, но я совершенно не могу мириться с вашим идейным большевизмом: это и не великодушно и даже некультурно. Да и горе у всех одинаковое. Все мы ошеломлены новым погружением Атлантиды в хаос, катастрофической гибелью нашего материка, вдруг исчезнувшего с исторической карты. Вот еще недавно для нас так дико звучал этот поэтический вопль:
Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя! {12}12
Заключительные строки стихотворения А. Белого «Отчаяние» (июль 1908). См.: Белый А. Сочинения в 2-х тт. М., 1990, т. 1, с. 90.
А она на самом деле взяла да исчезла, и закопошились на ее месте предательские «самостийности», нетопыри разные. Ведь при похоронах России присутствуем.
Дипломат. Я не люблю и не умею говорить жалкие слова. Если хотите знать, для этого мне слишком больно. А уж если бы я умел плакать, то давно выплакал бы все свои слезы года четыре назад, когда только загорался мировой пожар. Уже тогда мне стало ясно, чего будет стоить эта война и России, и тому, что мне дороже России, — я не скрываюсь, но горжусь это признать, — Европейскому миру. Что же до России, то ее военная неудача не представляла для меня и сомнения. Не мог же я в самом деле допустить, чтобы полуварварский, дурно управляемый, экономически отсталый народ мог выдержать с честью испытание при столкновении с наиболее мощным из культурных народов. Если я мог еще на что надеяться, то лишь на помощь более культурных союзников, но и на это перестал рассчитывать уже с 1915 года, когда обнаружилось, что они обречены запаздывать всегда и всюду, будучи поражены каким-то демократическим гамлетизмом. Но вот вас-то мне давно уже хотелось спросить: куда девались совесть и разум тех, кто, позабыв нашу действительность, вдруг, словно объевшись белены, начали словоизвержения об освободительной миссии России, о Царьграде, о кресте на Айа-Софии {13} , — словом, вынули из нафталина все славянофильское старье? Где были ваши глаза? Теперь все клянут и стенают, что не сбылись эти детские грезы, но ведь суд истории беспристрастен, это вы должны признать. И пока что история оправдывает скорее германство, даже большевизм, только не маниловщину эту или тентетниковщину {14} какую-то. Простите за резкость, но ведь нам всем теперь не до вежливостей.
13
После захвата турками Константинополя в 1453 г. православный храм Св. Софии, поразивший некогда красотой посланников князя Владимира, был переделан в мусульманскую мечеть Айя-София.
14
Андрей Иванович Тентетников — персонаж 2-го тома «Мертвых душ» Н. В. Гоголя. Он «принадлежал к семейству тех людей, которых на Руси много, которым имена — увальни, лежебоки, байбаки и тому подобные» (Гоголь Н. В. Собрание сочинений в 7-ми тт. М., 1967, т. 7, с. 295).
Общественный деятель. Признаюсь, что теперь и сам удивляюсь настроению 1914 года, прямо какой-то психоз овладел, не выдержали перемены политической погоды. Я об этом вспоминаю теперь, видя, как иные художники и поэты не выдерживают напора большевизма и оказываются его как бы пленниками, не видящими всей двусмысленности своего положения {15} . Впрочем, тогда и весь мир был обуян этим мессианизмом, — где же было нашей «женственности» против него устоять?
15
В предисловии к парижскому изданию сборника «Из глубины» Н. А. Струве отметил: «Поразителен — в отличие от поэтов — полный consensus русских мыслителей в восприятии Революции: лишенная всякой созидательной силы, она для всех них, с самого начала, глубочайшая катастрофа» (Из глубины. Париж, 1967, с. V; наст. изд., с. 995).
Причины такого единомыслия философов и разномыслия поэтов сложны и многообразны и в будущем составят предмет, наверное, не одного исследования. Главная причина здесь, вероятно, не в личных качествах мыслителей и поэтов (хотя и поэты далеко не все вслед за В. Шкловским поспешили провозгласить: «Я поднимаю руки и сдаюсь»), а в природе философского и художественного творчества. По-видимому, образу легче приспособиться (и незаметно изменить себе) к внешнему насилию, чем идее. Хотя конечно, в каждом конкретном случае надо строго различать: какому образу? какой идее?
Писатель. Ни в каком смысле не согласен я с этим самошельмованием. Я отлично отдаю себе отчет и теперь во всем, что я думал, писал и говорил тогда. И представьте себе, совершенно подписываюсь под всем этим и теперь. И надеюсь, что останусь при этом не один, но имея с собой «облак свидетелей» {16} — от Пушкина и Тютчева до Достоевского и Вл. Соловьева, и не убоюсь в кругу богомудрых мужей сих скорпионов вашей иронии. Что ж! теперь выигрышное время для иронии и злорадства, но ведь с окончательным приговором истории вы все же поторопились. Итак, верую по-прежнему, что Россия воистину призвана явить миру новую, соборную общественность, и час рождения ее мог пробить anno 1914. Далее, участие в мировой войне могло оказаться великим служением человечеству, открывающим новую эпоху в русской да и во всемирной истории, именно византийскую. Но этим, конечно, предполагается и изгнание турок из Европы и русский Царьград, как оно и было предуказано Тютчевым и Достоевским… {17}
16
См.: Евр. 12, 1.
17
Царьград — славянское название Константинополя (Стамбула). Ф. И. Тютчев в стихотворении «Русская география» (1848 или 1849 г.) писал:
Москва и град Петров, и Константинов град — Вот царства русского заветные столицы…(Тютчев Ф. И. Сочинения в 2-х тт. М., 1980, т. 1, с. 104).
Ф. М. Достоевский много писал о Восточном вопросе в своем «Дневнике писателя». В главе с красноречивым заглавием «Еще раз о том, что Константинополь, рано ли поздно ли, должен быть наш» (1877, III, 1) он писал, что «теперь Россия уже могла бы завладеть Константинополем и не перенося в него свою столицу» в силу «нравственного права» быть «предводительницей Православия».
С началом первой мировой войны в России вновь ожили надежды на овладение «проливами» и Константинополем. Особенно отличился по этой части историк и — в будущем — член Временного правительства П. Н. Милюков, прозванный за свою «любовь» к проливам «Дарданелльским».