Маникюр для покойника
Шрифт:
До «Динамо» я добиралась минут пятнадцать, хорошо хоть, не понадобилось делать пересадку. На платформе на скамейке сидела Катя, около нее пристроился крупный мужик, просто гора. На толстой, колонноподобной шее красовалась маленькая, плоская, словно змеиная, голова. При виде меня Катя не встала. Лицо ее выглядело изможденным, каким-то серым, глаза глубоко ввалились, губы побледнели. Хозяйка казалась больной и какой-то пришибленной.
– Давай! – велел мужик, увидев, что я притормозила возле Кати.
– Отдай ему портфель, –
Я протянула планшетик. Толстяк ухватил вещицу левой рукой и, неловко орудуя, открыл. Правая рука его неподвижно висела. Инвалид, значит.
– Ну, падла, – прошипел мужик, показывая абсолютно пустую сумку, – ну дрянь, обмануть решила.
Катя побледнела еще больше и опять шепотом спросила:
– Это тебе дал Костя? Внутрь заглядывала? Ничего не потеряла?
Я почувствовала себя оскорбленной до глубины души. Ну за кого меня принимают?
– Именно Костя и именно данный портфель. И потом, я не имею привычки лазить по чужим сумкам.
– Закрой хлебало! – велел мужик.
Я осеклась.
– Это вы мне?
– Тебе, вошь убогая, – последовал ответ.
Катя вздрогнула и сказала:
– Он обманул меня.
– Нет, кисонька, – неожиданно ласково пропел толстяк, – это ты меня обманула, и знаешь, что тебе за это будет?
Катерина напряглась, в ее больших голубых глазах плескался откровенный ужас, но голос звучал твердо:
– Отпусти меня, привезу сама.
– Три ха-ха, – заржала туша. – Нашла дурака! Нет уж, пусть эта ищет.
В мою сторону ткнулся сарделькообразный палец с довольно грязным ногтем, на котором нелепо, будто седло на корове, выделялся вульгарно дорогой золотой перстень с крупными камнями, издали сильно смахивающими на брильянты.
– Эта не сможет, – размеренно ответила Катя, – не тот человек. Разреши, Лене позвоню.
– Вот еще, стану я тут перед всеми твоими бабами светиться, – вызверился монстр, – сказал – эта, значит, эта.
Катя опустила голову.
– Слушай сюда, – велел мне мужик. – Здесь лежали бумаги, несколько листочков, и негативы. Найдешь и принесешь на это самое место, на «Динамо», ровно через две недели, 17 ноября в час дня. Не сделаешь – от Катьки рожки да ножки останутся!
Он сердито пошевелил правой рукой, в ту же минуту у Кати дернулась левая, лежащий между ними шарф упал, и я с ужасом уставилась на наручники.
Бедная Катюша оказалась прикована к горе сала.
– Чего буркалы выпятила? – прохрипел толстяк.
– Что? – не поняла я.
– Глаза закрой, на пол уронишь! – выплюнул мужик. – Подними шарф и прикрой браслеты.
– Что? – снова не поняла я.
– Слышь, фефела, ты не из Белых столбов бежала? – не успокаивался толстяк.
– Возьми шарф и брось на наручники, незачем внимание привлекать, – безнадежно сказала Катя, потом добавила: – Говорила же тебе, Слава, она не тот человек.
– Заткнись, быстро, – велел собеседник и вновь обратился ко мне: – Ну так понятно?
– Нет, – затрясла я головой. – Где я возьму документы?
– В сарае на полке, где воют волки. Ищи.
– Погоди, Слава, – попросила Катя, – дай ей объясню.
– По-быстрому только, – велел «кавалер», – недосуг тут жопу просиживать.
– Лампочка, – ласково завела Катя, – поезжай снова к Косте и попробуй узнать, куда он задевал документы. Очень постарайся, иначе, боюсь, последствия окажутся слишком тяжелыми.
Увидав мое вытянувшееся лицо, она быстро добавила:
– Не волнуйся, скорей всего Костик просто перепутал портфели, у него два одинаковых. Сереже и Юле скажешь, что я уехала в командировку, в Кемерово, они привыкли и удивляться не станут. Поняла?
Я закивала.
– Вот и умница, через две недели встретимся. Теперь запомни. Там три листочка, синего цвета, необычная такая бумага, не перепутаешь, и четыре фото с негативами. На них разные люди, в основном мужчины. Все положено в красную папочку, сверху написано «Комбинат». Поняла?
Я опять кивнула.
– Действуй, – велел жиртрест и резко встал. Катя тоже поднялась.
– Лампочка, – прошептала она, – ты уж постарайся. Впрочем, если, не ровен час, не получится и мы больше не встретимся, заклинаю, не бросай моих, у них никого, кроме меня, замени им мать…
– Пошли, – дернул мужик и поволок Катю.
Та покорно двинулась, но, отойдя на метр, обернулась и крикнула:
– Богом прошу, не бросай! Знай, я тебе их отдала!
– Давай, давай, – велел жирный пузырь, и они исчезли за колонной.
Я плюхнулась на скамейку и только сейчас поняла, как устала. День был заполнен незнакомыми, тяжелыми хлопотами – сначала уборкой, потом поездкой, теперь вот этой жуткой встречей. Постепенно заработал ум. И почему я не позвала милицию? Хотя здоровенный парень скорей всего не дал бы этого сделать… И что имела в виду Катя, говоря о детях? Внезапно мои уши загорелись огнем, а по спине потекли струйки пота. До разума только что дошел смысл сказанных ею фраз. Если не найду документы, Катю попросту убьют, и я должна стать матерью Сереже, Кирюше, Юле, трем собакам, двум кошкам, хомякам и жабе Гертруде. Боже, я даже не знаю их фамилию!
ГЛАВА 4
Часы показывали полпервого, и я вновь покатила на «Театральную». Но на этот раз на звонок никто не отзывался. Понажимав для порядка на пупочку, я легонько постучала кулаком в дверь, и та неожиданно подалась.
Я оказалась в довольно большом холле, обставленном дорогой кожаной мебелью цвета топленого молока.
– Здравствуйте! – крикнула я. – Костя, отзовитесь!
Но в ответ – тишина, лишь слышно, как в унитазе журчит вода. Ушел и забыл захлопнуть дверь?