Манино счастье
Шрифт:
Варя обещала безутешной Мане писать каждую неделю, но слова своего не сдержала. Ее поглотила новая жизнь. Пять дней в неделю Варя училась не поднимая головы, а на выходных вместе с матерью они ходили в театры, музеи, кино, на ВДНХ и даже несколько раз – в лабораторию одного научно-исследовательского института. Они обе мечтали, что Варя выучится в университете, а со временем станет ученым-физиком или будет работать вместе с матерью в той же самой физико-математической школе.
Варя боялась писать сестре еще и потому, что сейчас, здесь, в Москве, мама была только ее. Наконец-то. А если бы Маня приехала сюда,
Так что Варя была в Москве, а Мане и Кире все чаще доставалось от бабки, отчего Маня все больше чувствовала страшное бессилие и бесправие. И тоску по своей любимой сестре.
В те годы Маня очень сблизилась со своей школьной подружкой – умницей и отличницей Валечкой. Валечка была дочкой петуховской докторши и, как ее мать, собиралась стать врачом. Она без конца читала книжки, которые брала в библиотеке, и те, которые ее мать выписывала из Новосибирска. Валечка на будущий год собиралась в медицинское училище, и тоже в Москву. Валечка говорила, что потом поступит сразу на третий курс медицинского института: ей давно не терпелось приступить к делу. Она-то и придумала для Мани отличный план.
Однажды зимним вечером, сидя в библиотеке и готовясь к завтрашнему докладу по физике, подружки разговорились снова про Валечкин отъезд.
Сверкая глазами, Валечка жарким шепотом сказала Мане:
– А поехали летом в Москву вместе со мной! Тоже поступишь в медицинское училище, а?! Будет легко! Вот увидишь! А я тебя подготовлю! Вместе будем жить в общежитии! Давай?!
Маня изумилась и застыла. А через минуту вдруг ее осенило. И в самом деле! Здесь ей жить было невыносимо. Варя уехала и забыла ее. Мать тоже не приезжала. У брата тоже были свои дела, он только и знал, что возиться со своими тракторами. Бабка без Вари стала совсем раздражительной. К тому же Маня никак не могла решить, кем ей быть. Ни к одному школьному предмету она не испытывала интереса. Она даже взяла в библиотеке детскую книжку «Кем быть?» в надежде найти там хоть какую-нибудь идею для будущей профессии. Но книжка так и не дала ей ответа. Она чувствовала, что ее призвание состоит в чем-то, о чем не было написано в этой книге. Но что это могло быть – кто бы ей сказал…
Потому-то ей и понравилась Валечкина идея. Наконец она увидит в своей жизни что-то другое, интересное, захватывающее и, возможно, поймет, кем ей нужно стать! К тому же Маня смогла бы уехать к матери и сестре: без матери она, конечно, привыкла обходиться, но без сестры она была как без руки.
Дело оставалось за малым: нужно было эту идею выложить бабке. Маня несколько дней собиралась с духом, все ходила вокруг да около, пока сама бабка однажды вечером не спросила ее:
– Да что ты маешься всё? Спросить хочешь? Или сказать? Ты там не ребенка нагуляла, часом?
Маня в ответ засмеялась, да и выложила бабке все как есть. Сказала, мол, хочу с Валечкой в Москву ехать, профессию медсестры получать. Сказала и зажмурилась. И, зажмуренная, выговорила что-то бессвязное, вроде: «Чтобы тебя, бабуленька, лечить и других хороших людей».
Бабка выслушала Маню, но не заругалась, а, наоборот, задумалась, глядя куда-то в потолок.
– М-м-м-м… – медленно промычала бабка после затянувшейся паузы. – А что… Это идея… Медсестра – хорошая профессия. Ты и в Москве сможешь работать, и… тут, если захочешь вернуться. – Тут бабкин голос дрогнул, и она нахмурилась и даже как будто всхлипнула. Впервые в жизни она всхлипнула при Мане. – Езжай, девочка, езжай. Только не забывай свою бабку Капу, – надтреснутым голосом продолжила она.
Манино горло сдавило невидимой рукой, а из глаз покатились крупные слезы.
– Ну не плачь, не плачь, – проворчала бабка уже своим обычным голосом. – Иди ложись. А завтра позвоним из сельсовета в Москву матери, пусть она там все узнает про документы и… и… уладит.
Дальше ситуация развивалась очень быстро. Через несколько дней мать приехала в Петухово, воодушевленная и разгоряченная происходящим. Она обняла Маню и Кирю, раздала им подарки, и сразу они пошли с бабкой прогуляться к реке. А когда вернулись, бабка была неправдоподобно тихой. Только ее красное лицо говорило о том, что пронеслась буря. У матери лицо было заплаканным, но по-прежнему светилось воодушевлением.
– Дети, – сказала бабка тихим хриплым голосом. – Дети… Вашей маме дали в Москве большую квартиру. Там места хватит всем. Вы можете поехать с ней. – Потом бабка откашлялась: – Кто хочет… может поехать с ней.
– Дети мои любимые, поедем домой, в Москву! И ты, Машенька, и ты, Киря! – выдохнула мать и радостно оглядела детей.
Маня и Киря переглянулись. Потом они извинились и на несколько минут вышли из дома во двор. Вернувшись, они все вместе подошли к матери, и Киря, опустив голову, хрипло сказал:
– Мама Люда… ты прости меня… Но я… не могу ехать. Председатель обещал Трофим Матвеичу, что если я здесь останусь, то мне стипендию в техникуме большую дадут, отслужу рядом, в нашей военной части, а потом на новых тракторах работать буду… На новых, понимаешь? А вот Маня может! Маня обязательно с тобой поедет! Она давно хотела!
Бабушка радостно выругалась, почище мужика, а потом громко засмеялась, да так, что слезы заструились из глаз, потом закашлялась. И сквозь слезы и смех прохрипела счастливо, глядя на Кирю:
– Э-э-эх! Патриот какой!
Мать растерянно смотрела на Кирю: она ведь почему-то была уверена в том, что ему тоже захочется в Москву.
– Мам Люда, ты не переживай, я к тебе еще приеду в гости. Летом. Хочешь? – с жаром предложил Киря.
Маня изумленно молчала. Вот это да! Вот как повернулась жизнь! Оказывается, всё складывается как нельзя лучше: и бабка одна не останется, и она, Маня, будет жить в Москве с мамой. И с Варей. Хоть Варя всё это время совсем не вспоминала о сестре.
– А ну вас всех к лешему, – проворчала бабка, – до кондрашки меня доведете.
И, уйдя на кухню, загремела там посудой. Потом она жарила блины с припеком, а потом они, все вместе, долго пили чай, ели блины, болтали и смеялись, как никогда раньше. И в окошках их дома долго горел свет.
Прошло два года. На дворе стоял тысяча девятьсот девяносто второй год.
Мать, Варя и Маня жили вместе в новой московской квартире. Жили по-королевски – у каждой было по комнате, где они делали что хотели.