Манука Камардада
Шрифт:
— А в чем дело?
— Это старые деньги. Я их не принимаю.
— А кто их принимает? — Спросила Ина.
— Их не принимает никто, кроме собирателей макулатуры.
— Замечательно. — Сказала Ина. — Это называется грабеж народа.
— Это не грабеж народа, а справедливость. — Сказал управляющий. — Честные люди не имели много таких бумажек.
— Ну да. — Проговорила Ина. — Они не имели много и то что было немного отобрали совсем.
— Раньше надо было думать. Полгода было дано на обмен.
— Идем отсюда. — Сказала Ина. — Одно хамье
Пятерка вышла на улицу и некоторое время стояла, рассматривая все вокруг. Где-то вдали зазвучали сирены полиции и крыльвы некоторое время наблюдали за машинами полиции, двигавшимися по улице. Они остановились рядом и пятеро друзей не успели сообразить, как оказались под арестом.
Их проводили в полицейский участок и там же появился управляющий гостиницы, который наговорил всякой ерунды.
— Вы обвиняетесь в предательстве революции. — Сказал офицер полиции.
— В чем, в чем, в чем?! — воскликнула Ина, поднимаясь. — Да вы не имеете права нас задерживать! Мы граждане другой страны!
— Вы?! Да у вас нет никаких документов! — Закричал полицейский. — Я прибавляю к обвинению статью о попытке обмана государственных органов!
— Ты мелкий паразит. — Сказала Ина.
— И статью об оскорблении офицера при исполнении. — Добавил полицейский.
— Ну-ну, добавь еще что мы баранки ели не с той стороны. — Сказала Ина. Пятерку проводили в камеру и оставили там на ночь.
Суд был скорым. Пятерым присудили по шесть лет, приплюсовав срок за оскорбление суда, когда Ина обвинила судей в несправедливости.
Казалось, что революции не было. Крыльвов отправили в лагерь, где они оказались в таком же положении, в каком были люди до революции. И заключенные не жалели слов ругая Комитет Спасения, а вместе с ним и ратионов.
Крыльвы пробыли в лагере несколько дней. Они слушали людей, спрашивали обо всем и узнавали о новых законах, изданных правительством. Поначалу оно действительно вело нормальную политику, которая нравилась людям, но не прошло и двух месяцев, как начались репрессии. Людей обвиняли по самым мелким поводам, не говоря уже о крупных, и отправляли в лагеря.
— Сразу видно, что эти люди не умеют пользоваться свободой. — сказала Ина. — Их надо учить этому. — Она поднялась, прошлась по бараку и встала посередине. — Господа, попрошу минуточку внимания. — Сказала она. — Не кажется ли вам, что обвинения предъявленные вам несправедливы?
— Ну и что? — Спросил кто-то. — Что нам теперь, вешаться?
— Я думаю, нужно не вешаться, а требовать справедливости. Той, которая была обещана людям. Настоящей справеливости, а не этого идиотизма. Это не свобода, господа. Свобода, это когда вы можете говорить все что угодно и делать то что вы хотите.
— А если кто-то захочет воровать? — Спросил чей-то голос.
— Не надо утрировать мои слова. — Ответила Ина. — Нормальный человек не захочет совершать преступления.
— Значит, если я назову вас свиньей, это будет нормально? — Спросили люди. Вокруг все рассмеялись.
— Сейчас я объясню вам главный критерий, по которому определяется что можно делать а что нельзя. Можно делать все, что не ущемляет интересов других людей.
— Так получится, что нам ничего нельзя делать, потому что какой нибудь баюк объявит что все дела ущемляют его интересы.
— Вы должны понимать, что и этот самый баюк не может ущемлять ваших интересов. Существует граница этих интересов и эта граница должна определяться законом или нравственными понятиями. Конечно, же вашему соседу не понравится, если вы назовете его свиньей. Но он не имеет права обижаться на это, если он действительно свинья. — Люди вокруг рассмеялись. — И никто не имеет права сажать вас в тюрьму, если вы ругаете правительство за дело.
— Ну да. Интересно, кто вас станет слушать с такими словами?
— А вы разве не слушаете? — Спросила Ина. — Большинство из вас сидит здесь только за свои слова. И эти слова наверняка справедливы. Вы ругали правительство или какого нибудь чиновника, который делал что-то не так. И, раз вас посадили за это, это значит, что страна не свободна.
— Где же вы найдете таких чиновников, которые не будут сажать вас, когда вы их ругаете?
— Если все люди поймут то что я говорю, тогда и появятся такие чиновники, которые поймут, что ругая их вы выражаете свой справедливый гнев за то что они делают что-то не так. Они должны в таких случаях не звать полицию, что бы сажать вас в тюрьму, а решать что делать для того что бы люди их не ругали. Вот это и есть справедливость. Государство для людей, а не люди для государства. Вот главный лозунг!
— Ну ты загнула! Прямо как Рингер Рингер.
Рядом с Иной появились еще четверо ее друзей.
— Неужели вы все хотите сидеть в тюрьме за то что какому-то гадкому чиновнику не понравился ваш справедливый гнев? — Спросила Ина.
— Не хотим. А что сделаешь? Лезть нарожон?
— Вы забыли о революции? Тогда тысячи людей рисковали жизнями. И для чего? Для того что бы пришли другие чиновники и вновь начали сажать честных людей в тюрьму? Где справедливость, ради которой свершалась революция? Ее нет! Ее нет, потому что люди пришедшие в правительство не понимали что такое настоящая справедливость. Они не понимали этого, потому что страна больше ста лет жила по несправедливым законам. Люди не знают что такое настоящая справедливость.
— Откуда же тогда вы знаете?
— Мы знаем потому что мы граждане другой страны. — Ответила Ина. — Я не хочу говорить ничего дурного о вашей стране. У вас прекрасная страна, только вот законы в ней дурные. — Люди вновь рассмеялись. — И потому я говорю об этом с вами. Я хочу, что бы вы поняли то что я говорю. И если вы что-то не поняли, спрашивайте у других. Учитесь настоящей справедливости. Свобода слова, свобода собраний, свобода вероисповедания…
— Чего?! — Воскликнул кто-то. — Вероисповедания?! Да ты с ума сошла! Какая еще свобода вероисповедания! Бога нет!