Манускрипт
Шрифт:
– Держите, эта колода ваша, попрактикуйтесь на досуге... О-о-о, время-то уже половина первого ночи. Чувствую, что глаза начинают слипаться. Что ж, я спать, желаю вас успеха.
– Погодите... Вот моя визитная карточка, здесь мой личный телефон. У нас в отеле ежедневно проходят какие-то мероприятия для постояльцев и специально приглашённых гостей, думаю, на одном из них вы могли бы с успехом выступить.
– А почему бы и нет?! У меня в Нью-Йорке по контракту ещё неделя выступлений в клубе 'Копакабана', а затем я свободен. Так что ждите звонка.
– Только если решите сыграть в моём казино, то -
– О, спасибо за комплимент, но вообще я не большой любитель казино. Тем более что иллюзиями я достаточно зарабатываю, чтобы подергать своё честное имя риску быть обвинённым в карточном шулерстве.
Распрощавшись с иллюзионистом, я отправился высыпаться в свою берлогу, то есть в свой номер в 'Мэри-Хилл'. На завтра у меня были запланированы ещё дела, и к 8 утра нужно быть в норме.
В назначенное время я проснулся сам, не дожидаясь стука в дверь горничной. Комплекс силовой дыхательной гимнастики по системе Стрельниковой, упражнения на растяжку, 5-минутная медитация и холодный душ. Взбодрившись, я заказал в номер яичницу с беконом и кофе, а после завтрака уселся писать письмо Варе. Ещё до отлёта из Вегаса я созвонился с представителем Фитина, и мы договорились о встрече, во время которой я передам письмо для своей невесты.
Сначала же я отправился в издательство, где передал рукопись и дал добро на публикацию. До встречи с агентом осталось почти три часа, и я решил навестить старого Лейбовица. Надо бы тогда какой-нибудь подарок купить, а то нехорошо в гости с пустыми руками. Помнится, Абрам Моисеевич уважал качественный бурбон, надеюсь, его предпочтения не изменились.
Бурбон я приобрёл в не самом дешёвом магазине на Манхэттене. Пара бутылок 'Four Roses' 8-летней выдержки каждая обошлись мне в четыреста долларов.
Около полудня в антикварном магазине на Уорбертон-авеню тренькнул колокольчик, сигнализируя о повелении нового посетителя.
– Гройсэ глик!
– уже традиционно воскликнул Лейбовиц и продолжил на русском.
– Ефим, вы в Нью-Йорк по делу или просто развеяться?
– К сожалению, развеяться в последнее время не очень получается, хотя отпуск на Кубу я себе сумел выкроить прошлым летом. А сюда прилетел подписывать договор с издательством на выпуск моей книги. Заодно и к вам решил заглянуть по старой дружбе. Кстати, это вам, помнится, вы уважаете бурбон. Одну мы можем распить прямо сейчас, а вторую оставите для других уважаемых гостей.
– Ого, это же наверняка дорого!
– Не дороже денег, - усмехнулся я.
– Так давайте немедленно продегустируем!
Когда первая проба была снята, Лейбовиц поинтересовался:
– А вы что же, Ефим, теперь ещё и книги пишете?
То же самое накануне спрашивал и Вержбовский. Как-будто после того, как я сочинил несколько сценариев, в том, что теперь написал и книгу, есть что-то необычное. По мне, это почти одно и то же. Сценарии даже, как мне показалось, писать чуть сложнее, но это моё чисто субъективное мнение.
– Да вот, решился на эксперимент, с издателем всё утрясли, теперь осталось только ждать. Слава Достоевского или Толстого мне не грозит, - заверил я собеседника, уже собиравшегося что-то сказать.
Распивая кукурузный виски, мы поговорили на разные темы,
– Послушайте старого еврея, Ефим, который плохого не посоветует, - в какой-то момент доверительным тоном произнёс Абрам Моисеевич.
– Вам нужно обзавестись семьёй. Уверен, при ваших данных да с вашим благосостоянием это не проблема. Проблема - выбрать ту, которая станет для вас надёжным спутником до конца ваших дней, и будет ценить вас не за ваши деньги, и даже не за брутальный вид.
'А за что?' - захотелось мне простодушно спросить, но я Лейбовиц меня опередил.
– Она вас будет ценить за вашу верность и преданность семейным ценностям, и сама станет вашим последователем в отношениях. Поверьте мне, это очень много значит, когда муж и жена доверяют друг другу.
– Не спорю, это важно, - кивнул я, думая, к чему это старик клонит.
– У вас есть кто-то на примете?
– живо поинтересовался антиквар.
– Хм... В данный момент, пожалуй, нет.
На самом деле на примете у меня, конечно же, была Варя, так ведь не станешь же Лейбовицу рассказывать, что после Победы у нас намечена свадьба. Старику я доверял, но не до такой степени. А как уж я перетащу Варю в Штаты - это другой вопрос.
– Ефим, - совсем уж доверительно склонился ко мне Абрам Моисеевич.
– Послушайте, что я вам скажу, Ефим... В прошлом году из Франции в Нью-Йорк перебрались моя двоюродная сестра с двумя дочерьми. Старшей уже 24 года, высокая, красивая девушка, я уверен, что она вам подойдёт. Давайте я вас сегодня вечером познакомлю, присмотритесь друг к другу, может, и впрямь что-то получится.
Ах вот ты куда гнул, старый пенёк! Родственницу свою решил мне сплавить. Может, она и красивая, да только есть мне о ком мечтать, так что даже и не надейся!
– Абрам Моисеевич, - вздохнул я с деланной грустью, - спасибо, конечно, что заботитесь обо мне, да только зарок я себе дал, что буду хранить верность той, которую оставил в Союзе, и фото которой всегда ношу с собой.
Я вынул бумажник, открыл его и показал Лейбовицу фотокарточку Вари. Тот явно скис, но всё же старался сохранить лицо.
– Да-да, я помню, вы уже показывали мне это фото. Да только что толку мечтать, когда жизнь проходит мимо.
– Ну почему, кто знает, быть может, мы когда-нибудь с ней встретимся.
– Вы неисправимы, Ефим, - покачал головой старик.
– Ладно, найдём Басе жениха из своих. А за бурбон спасибо, я эту вторую бутылочку буду беречь в память о человеке, который достиг таких высот не без помощи старого Абрама.
Я едва не хмыкнул. Вот же жук, всё-таки подколол. А вслух выразил благодарность за то, что он и впрямь поначалу немало сделал для вчерашнего иммигранта.
Прокинув лавку антиквара, я пешочком направился в Централ-парк. Встреча с агентом, о котором я лишь знал, что его зовут Алексей, состоялась на одной из лавочек Централ-парка, где я уселся с раскрытой газетой в руках. Минут через пять рядом подсел гражданин в костюме, шляпе и тёмных очках. Не поворачиваясь ко мне и даже, как мне показалось краешком глаза, не размыкая губ, он произнёс: