Манюня пишет фантастичЫскЫй роман

Абгарян Наринэ Юрьевна

— Пятьдесят! — немилосердно отсчитывала Каринка. — Пятьдесят один. Оторву руку!

— Ааааааа!!! Все равно клясться не буду! Ооооооо!

Пока продолжались пытки, Маринка быстренько рассказала нам, что же учинил этот зловредный мальчик. Оказалось, что Рубику сегодня «поделом» уже третий раз. Сначала он, не заметив, что Каринка буквально рядом, выглядывает из беседки, обозвал нехорошим словом Ритку из тридцать пятой. Возмездие не заставило себя долго ждать — сестра покалечила Рубика, не отходя от беседки. Потом он из чистой зловредности продырявил гвоздем колесо

Маринкиного велосипеда, и его покалечил Маринкин брат Сурик. Но Рубик не испытывал никаких угрызений совести, более того — он убежал к себе домой и стал выкрикивать с балкона, что завтра продырявит и второе колесо. Тогда Маринка пришла с челобитной к Каринке, и сестра постановила пытать Рубика, пока он не поклянется, что продырявливать колесо не будет. И теперь она выкручивает ему руку, а он, паразит такой, не сдается.

Мы уважительно уставились на Рубика. Нет, жалеть мы его не жалели. Жалеть такого противного мальчишку себе дороже, все равно он жалости не понимает и завтра обратно выкинет какой-нибудь зловредный номер. Но упертость его вызывала у нас толику уважения. Надо же, ему руку выкручивают, а он не клянется! Мы бы давно уже сдались.

Видно было, что стойкость Рубика импонирует не только нам. Остальные дети тоже притихли, и даже Маринка перестала плакать и тихо взвизгивала, когда Каринка особенно сильно выкручивала Рубику руку.

— Ну что? — спросила Каринка. — Не будешь клясться?

— Нет! — взвыл Рубик.

— Тогда иди отсюда, — вдруг сказала сестра.

— То есть как это иди? — Рубик удивленно уставился на свою мучительницу.

— А вот так. Иди отсюда, мне надоело тебе руку выкручивать! А будешь нарываться — дам в лоб!

И Рубик, потирая руку, пошел через толпу детворы, и все расступились, чтобы дать ему пройти.

— Молодец, Каринка, — сказала девочка Света из восьмой квартиры, — не отрывать же ему руку, раз он такой дебил?

— Ну! — хмыкнула сестра. — А вообще-то он крепкий парень, просто дурак.

И, рассерженная на себя за такое непозволительное проявление эмоций, она в сердцах пнула камень.

— А я заболела смертельной болезнью! — решила утешить сестру я.

— Какой такой смертельной болезнью? — оживилась Каринка.

— Вон, — Манька достала из кармана сложенный вчетверо листочек, — тут все в подробностях написано. Ждем твоего папу, чтобы вылечить ее.

Каринка прочла по слогам описание заболевания, вернула Маньке листок и шмыгнула носом:

— Пойдем домой. Только этого не хватало, чтобы она здесь окочурилась!

И, подцепив под руки, они поволокли меня к подъезду. Справа чеканила шаг Каринка, слева семенила Манька, а между ними, практически на последнем издыхании, плелась я. Жизнь моя висела на волоске, живот немилосердно бурчал, пятки чесались.

— Мань, — из последних сил выдохнула я.

— Чего?

— Надо еще один синктом записать!

— Какой?

— В туалет сильно хочется.

— По-большому или по-маленькому? — пропыхтела Манюня.

— По обоим! — пригорюнилась я.

Спешу успокоить сердобольного читателя — автор определенно выжил. Пурдикулез папа вылечил

проверенным методом — пригрозил автору уколом. Все «синктомы» как рукой сняло.

А вечером, сразу после работы, к нам заехал дядя Миша, и до поздней ночи мы праздновали его премию. И Ба по новому кругу рассказывала про кривого Бэреле. Который хоть и слыл бабником (выразительный взгляд на притихшего сына), за что и был покалечен мужем одной своей пассии и на всю жизнь остался хромоногим, но очень толковым оказался мужиком и в кондитерской Зильберманов сконструировал такой хитропродуманный агрегат, который взбивал тесто в считанные минуты:

— И дела с того дня у Зильберманов пошли в гору, а Бэреле стал ухаживать за их старшей дочерью, — рассказывала Ба. — Жаль, что они так и не поженились…

— Что, он тоже умер? — похолодели мы.

— Почему умер? — удивилась Ба. — Такое добро, как Бэреле Шац, не тонет. Укатил в Одессу, а оттуда — в Америку. Я не удивлюсь, если там он закрутил любовь с какой-нибудь богатой американкой и зажил, как у бога за пазухой.

И тут Сонечка, которая все это время сидела на коленях у Ба и сосредоточенно жевала кусок докторской колбасы, вдруг разулыбалась, захлопала в ладошки и четко выговорила первое в своей жизни сложное слово.

И слово это было «хитяпйядуманный».

ГЛАВА 24

Манюня собирает авелук

Много ли вы знаете провинциальных городков, разделенных пополам звонкой шебутной речкой, по правому берегу которой, на самой макушке скалы, высятся развалины средневековой крепости? Через речку перекинут старый каменный мост, крепкий, но совсем невысокий, и в половодье вышедшая из берегов волна бурлит помутневшими водами, норовя накрыть его с головой.

Много ли вы знаете провинциальных городков, которые покоятся на ладонях покатых холмов? Словно холмы встали в круг, плечом к плечу, вытянули вперед руки, сомкнув их в неглубокую долину, и в этой долине выросли первые низенькие сакли. И потянулся тонким кружевом в небеса дым из каменных печей, и завел пахарь низким голосом оровел… «Анииии-ко, — прикладывая к глазам морщинистую ладонь, надрывалась древняя старуха, — Анииии-ко, ты куда убежала, негодная девчонка, кто будет гату печь?»

Долгие столетия крепость стояла на неприступной со всех сторон скале. Но в XVIII веке случилось страшное землетрясение, скала дрогнула и распалась на две части. На одной сохранились остатки восточной стены и внутренних построек замка, а по ущелью, образованному внизу, побежала быстроногая речка. Старожилы рассказывали, что из-под крепости и до озера Севан проходил подземный туннель, по которому привозили оружие, когда крепость находилась в осаде. Поэтому она выстояла все набеги кочевников, и, не случись того страшного землетрясения, она до сих пор высилась бы целая и невредимая.