Манюськины
Шрифт:
— Это, папаня, древнееврейский язык! Но букв меньше, чем у нас. Так что осилим, не боись!
— Вот я тебя сейчас, как тресну! Тогда увидишь, не боись! — взорвался Манюськин.
— Пожалуйста, — обиделся Санька. — Я больше слова не скажу. Сам будешь бегать, искать, где обрезание подешевле сделать! Да еще нарвешься, напортачат, тогда попомнишь Саньку!
— Кто это собрался делать обрезание? — услышав ключевое слово, спросила вошедшая Манюськина. Она наладилась ходить каждую неделю в баню, по блату. Свояченица Глобовой двоюродной сестры
— Что ты такое несешь?! — остановил жену глава семейства. — Какие бабы? Что значит гигиенично?! У нас тут событие, даже не знаю, говорить ли тебе! Опять понесешь какую-нибудь околесицу!
— Только ты один у нас умный, остальные все — дураки! — не осталась в долгу супруга.
— Ну-ну, не заводись! Не до тебя! Тут важное письмо получено! — и он многозначительно замолчал.
— Из деревни? С моими что?! — обмерла Манюськина.
— Из какой деревни?! — поморщился Манюськин. — Из деревни!.. Из Израиля!
Но насладиться произведенным эффектом не дал Санька.
— Короче, мамуля, мы с батей евреи, ну и Светка в придачу! А ты — за бортом!
— Тоже мне новость! В деревне все знали, что ты, Семеныч, еврей! Когда студенты приезжали, тогда, мне мать рассказывала, коровник строили. Многие наши девки залетели! Кстати, и дружок твой закадычный, Епиход! Тоже еврей!
— Епиход тоже?! — чуть не упал от изумления Семеныч, это уже было свыше всяких сил. — Брешешь?
— Чего брехать-то! Это все знают! Только ты, как всегда, все последним узнаешь!
— Ты на что намекаешь? — возмутился Манюськин.
— Ни на что! Это я так, — дала она задний ход, понимая, что нельзя перебирать.
— Бать! А ты чего середку письма пропустил? Там про что речь-то шла? — поинтересовался Санька.
— Да ерунда какая-то! — отмахнулся Манюськин.
— Разреши взглянуть? — Сын аккуратно взял листок и быстро пробежал его глазами. — Ерунда? — иронично переспросил он. — Ну, ты, отец, даешь! Просто, нет слов! Дядька твой пишет, что твой отец, а мой, стало быть, дед изобрел лопатку! Ты понимаешь, лопатку!!!
— Великое дело! Лопатку изобрел! — ухмыльнулся снисходительно Манюськин. — Я таких тебе десяток сделаю и безо всяких там изобретений!
— Лопатку для турбины! Понимаешь?! — тяжело вздохнул Санька. — И запатентовал ее в Америке! — Он снова углубился в письмо. — Ну это… это просто фантастика! Прямо, голова идет кругом!
— Что фантастика, сынок? — восхищенно любуясь сыном, поинтересовалась Манюськина.
— Короче говоря, он все завещал тебе, батя!
— Лопатку?
— Да, батя, эту самую лопатку! — и выдержав драматическую паузу, добавил: — Которую купил «Бо-инг»! Сечешь фишку? И нам положено больше миллиона баксов! С ума сойти можно! Ей-богу!
Манюськин остолбенело смотрел на сына.
— Радоваться, конечно, рано! — посерьезнев, возвестил Санька. — Но! — Он поднял вверх указательный палец. — Есть хороший шанс! Самое трудное, будет доказать родство… Представляю, как «Боинг» упрется!
— А почему, сынок, «Боинг» упрется? Если он нам должен по справедливости!
— Ну, это, мамуля, ежу ясно! Кому охота деньгами-то делиться! Ну, ничего! Мы тоже не лыком шиты! Придется делать генетическую экспертизу на ДНК да хороших юристов нанимать!.. Причем только тамошних!
— Юристы, сынок, денег стоят! Я тут смотрела один сериал, «Все против всех» называется. Так там один, Карлос, несколько десятков тысяч песо проиграл в казино и…
— Мамуля, ты извини! — ласково прервал ее Санька. — Я уже все продумал! Только фиксированный процент от нашего лимона, иначе и, впрямь, разденут!
Мать обняла Саньку и поцеловала его в макушку.
— Какой все же ты у нас умный, сынок! Теперь хоть понятно в кого! — Покачав головой, искоса посмотрела на супруга.
Манюськин же впал в глубочайшую задумчивость: «… да, Санька настоящий еврей… Никаких сомнений… Как все расставил по местам! Неужели и Светка такая же головастая будет? Хотя девочке это ни к чему! Главное, чтоб задор был в глазах… ну и фигурка, конечно, да личико, чтоб не подкачали! Ну да, ладно, пора брать инициативу в свои руки!»
Но сделать это он не успел. В залу вошла манюськинская бабка. Все это время она сидела за ширмой и укачивала Светку. Конечно, у Сергей Иваныча ни о какой ширме и речи быть не могло. Но уши Иван Иваныча не только ширму, но и приличную тахту поставить позволяли.
— Чего расшумелись-то? Ребятенок только задремал! — упрекнула она домочадцев, хотя на самом деле ей все было по барабану, и ее просто разбирало сильнейшее любопытство.
— Мать! Ты говорила, что отец по пьянке утонул? Так? — ласково поинтересовался Манюськин.
— Чего вспомнил-то вдруг?! Хороший мужик был, царствие ему небесное! Ничего, бывало, из рук не выпадет! А крыльцо такое сделал, вся деревня приходила любоваться.
— Любоваться? На крыльцо? — переспросил Манюськин, шумно вздохнув. — Интересно, конечно, послушать! Ну, прямо, сага о… ну, этих, как их, еще недавно по ящику показывали? — повернулся он к Саньке.
— О Форсайтах, — подсказал тот.
— Вот именно! А шашку он не оставил? Ну, которой махал вместе с Семен Михалычем, в гражданскую?
— С каким Семен Михалычем? — с испугом переспросила бабка. — Ты чего, белены объелся?
— С каким! С тем самым, с Буденным! Командармом Первой Конной!
— Эк, хватил! Да отца твоего тогда еще и в проекте не было!
— Что правда, то правда! Вот этому я верю! В общем, у нас тут другая информация объявилась. Письмо получили от брата Семен Абрамыча Соломона, естественно, тоже Абрамыча. Вот так-то, мамаша! И зачем надо было все эти годы лапшу на уши вешать?
— Ничего я не вешала! Чего опять удумал? — сделала удивленное лицо бабка.