Мао: Душевная повесть

Пронин Игорь Евгеньевич

Мы прошли большую комнату с бетонным полом и попали в коридоры, которыми долго шли и без Фокса наверняка бы заблудились. Конечно, Фокс ненормальный, мне и самому он не нравился, это Райфайзен смог бы с ним договориться, но в тюрьме я оставаться не хотел. А когда я не хочу где-то оставаться, то быстро оттуда выбираюсь, так уж получается. Может быть, один бы я выбрался еще быстрее, но я боялся оставаться один, без Филиппа. Я привык уже быть с кем-то. Фокс завел нас в какую-то каптерку, как в армии, и там взял для всех нас теплые куртки, а себе еще и автомат. Это мне не понравилось — Ойхо добрая, и, если мы ее найдем, я не хочу, чтобы с ней что-то случилось. Но пока я решил промолчать, очень хотелось из тюрьмы улететь. Солдат, который спал в каптерке, стал было задавать Фоксу вопросы, но тот быстро спросил его: «Что это там в углу?» — и ударил под ухо.

— Они кругом, — сказал Фокс. — Они все видят и слышат. Но теперь им меня не остановить! Слишком поздно. Слишком далеко я зашел.

И он потащил нас дальше, коридорами, коридорами, а потом мы оказались перед дверью, к которой Фокс что-то приложил. Дверь сама распахнулась, и мы вышли на ровную площадку. Трое солдат метелками сметали снег с вертолета, еще двое забрасывали туда ящики. Фокс растолкал солдат и приказал нам лезть за ним в кабину. Там он закрыл двери и включил мотор.

— Все. Обратной дороги нет. Сегодня я узнаю все, чего бы мне это ни стоило.

— Идиот. — Филипп снова закрыл глаза. — Много я видел идиотов. Были и посмешнее.

Мы закурили, и через несколько минут Фокс поднял вертолет в воздух. Некоторое время он управлял машиной, а потом отошел в глубь кабины и стал там поливать книги бензином. Он и правда делал это основательно, поливал каждую страницу, сам даже весь облился при этом. Я спросил его, как же мы будем лететь без пилота, но Фокс сказал, что пилот здесь автоматический. Тогда я осторожно сел в кресло пилота и действительно, руль немного шевелился то в одну сторону, то в другую. Это было забавно, я осмелел и положил на руль руки, и стал представлять, что это я управляю вертолетом. Получалось очень похоже. Я попросил Филиппа посмотреть, но он не захотел, да и Фокс вернулся. Он заставил нас погасить сигареты, прогнал меня с кресла и опять стал задавать дурацкие вопросы. Я говорить с ним отказался, ну сколько уже можно? Тогда он решил меня задобрить и отдал нам мешок со всеми нашими вещами. Там были какие-то деньги, записная книжка Райфайзена, сигареты, косметика Марии и ее же лифчик, много всякой ерунды и еще мой компас. Я стал смотреть, как крутится стрелка, если крутить компас, и этим немного развлекся. Настроение снова поднялось, и я пошел осмотреть кабину и что там есть в ящиках. Фокс приглядывал за мной с пистолетом в руке. Кабина была большая и красивая, со всякими ремешками и железками, а в ящиках я нашел спирт. Не какую-то водку, а самый настоящий спирт, бутылку примерно с литр. Я внаглую отхлебнул, но Фокс ничего не сказал. Я тогда еще выпил, а потом порылся и нашел еще сухарей, фонарик и аптечку. Я позвал Филиппа, но он выпил только глоток, а вот аптечкой заинтересовался, стал ее изучать и расспрашивать Фокса. Фокс иногда отвечал, иногда нет, о чем-то думал. Так мы и летели часа полтора. Вдруг у кресла Фокса что-то так громко запищало, что я спиртом подавился, закашлялся, а Фокс повернулся, схватился за руль и стал сажать вертолет. Мне он крикнул, чтобы больше не пил. Я, конечно, его не послушался. Может, он и правда сумасшедший, а я стану его слушаться. Филипп проглотил несколько таблеток и еще кучу высыпал себе в карман. Глядя на него, я спрятал за пазуху бутылку, и правильно сделал. Как только вертолет опустился и винт перестал крутиться, Фокс выгнал нас на улицу, а вслед покидал лыжи. Я как-то раз пробовал кататься на лыжах, но мне не понравилось, потому что упасть можно, это почти как велосипед. Но Фокс махал пистолетом, а на шею повесил автомат, так что пришлось нам пристегнуться к лыжам специальными резинками. Сам он тоже так сделал, повесил себе на спину рюкзак и повел нас куда-то. Вокруг была снежная равнина, и я спросил Фокса, как он знает, куда идти. Фокс сказал, что по компасу, и даже показал мне, как определять направление, где север, а где юг. Еще он сказал, что мы в Антарктиде и поэтому, хотя уже ночь, здесь светло. Пока мы шли, я все думал: хорошо это, когда ночью светло, или не очень. С одной стороны, плохо, потому что не знаешь день или ночь. Но с другой — хорошо, потому что можно спать, когда хочется, и не будет так, что ты проснулся, а везде темно и магазины закрыты. Я спросил Фокса, где тут живут антарктидцы, он засмеялся и показал мне в сторону: «Вон где!» Там, вдалеке, я увидел пингвинов, это такие звери с длинными клювами. Точно, Фокс рехнулся, раз такие глупости говорит. Мы шли долго, то я, то Филипп часто отставали, потому что уставали, а еще я украдкой глотал спирт. Тогда Фокс ругался, возвращался, подгонял нас сзади, но потом все равно шел первым.

— Неймется этому придурку, — сказал мне Филипп, когда мы очередной раз встали отдышаться. — А посмотри, как хорошо кругом. Лучше, чем в тюрьме.

Я ничего хорошего кругом пока не видел: снег и снег. Даже глаза начинали болеть. Фокс уже давно надел специальные темные очки, но нам таких взять не догадался, идиот. Наконец Фокс остановился и сказал нам, чтобы подъезжали осторожнее. Мы подошли, и оказалось, что он стоит на самом краю горы, просто гора белая и внизу все белое и издалека ничего не различить. Фокс сказал нам, чтобы мы на лыжах ехали вниз по склону.

— Если я переломаю себе ноги, — сказал Филипп, — тебе придется меня нести.

— Черта с два, мне хватит одного, а тебя пристрелю, — огрызнулся Фокс. — Езжайте тихонечко, то влево, то вправо, а если упадете, то старайтесь не сломать лыжи, до Ледника еще километров шесть-семь.

— А что ж мы не долетели? — не понял я.

— Чтобы они нас не заметили. Или ты думаешь, я идиот, и не понимаю, как погиб Коул?

— Да, мы думаем, что ты — идиот, — сказал ему Филипп и поехал вниз.

Он упал не сразу, а метров через тридцать, и покатился кубарем. Сначала отлетела в сторону одна лыжа, потом половина другой. Филипп катился долго, до самого низа. Я сказал Фоксу, чтобы он взял мои лыжи, они так целее будут, потому что я все равно так же покачусь. Фокс не успел ответить, как вдруг снизу, откуда-то из-под склона, поднялось летающее блюдце и повисло прямо напротив нас.

В блюдце сидела Ойхо, и я ей очень обрадовался.

— Привет! — крикнул я. — Как дела?

— Привет-то привет! — весело сказал мне кальмар. — Только, во-первых, не имею чести знать, а во-вторых, вы вступили в запретную зону и вам пора испариться!

Кальмар поднял вверх клешню с маленьким желтым камешком, и я спросил:

— Это что такое?

— А это испаритель и есть! — крикнул веселый кальмар. — Пришла пора прощаться!

Фокс ухнул и бросился вниз с горы. Никогда не видел, чтобы кто-то скатывался вниз так красиво. Кальмар, видимо, тоже такое видел в первый раз.

— Спортсмен? — спросил он меня, кивнув на удаляющегося Фокса.

— Нет, агент.

— Ты тоже?

— Нет, я — Мао. А где Ойхо?

— Надеюсь, ты не скажешь, что она твоя девушка? — Кальмар все смотрел на Фокса и покачивал клешнями от восхищения. — Я собираюсь отбить ее у мужа. Она здесь, вчера приехала к нам. Теперь ты готов испариться?

— Нет. Я готов вместе с тем парнем, что валяется внизу, куда-нибудь отсюда отправиться, если тебе так надо.

— Отправиться куда-нибудь — это работа для испарителя! — Он поднял было свой камешек, но остановился. — Слушай, а Ойхо любит театр?

Я замешкался с ответом, потому что не знал, любит ли Ойхо театр. Она меня в зоопарк приглашала, а в театр — нет. Я и про себя-то такого не знаю, люблю ли я театр. Кальмар устал ждать и подлетел на тарелке ко мне:

— Внизу поговорим! Залезай осторожно, а то приятелей твоих растеряем. Шустрые!

Я залез, и мы довольно быстро и плавно опустились вниз. По дороге я успел сбросить лыжи, они мне страшно надоели, и отхлебнуть спирта. Горло почему-то сильно обожгло, и как только мы опустились возле сидящего в сугробе Филиппа, я спрыгнул и заел спирт снегом. Кальмар решил, что я пытаюсь удрать, и выстрелил в меня из своего камешка, но промазал и угодил в сугроб, который и правда тут же испарился. Получилась большущая туча тумана, в который я сразу прыгнул, сам не успев подумать почему. В туче было сыро и ничего не видно, и я сразу заблудился, это было похоже на облако, хотя я в облаке не был. От нечего делать выпил спирта, от души выпил, потому что сердце колотилось. Я, видимо, действительно был не готов испариться. Горло снова обожгло, а снега не было, я стоял по щиколотку в воде. Я зачерпнул воды ладонью и запил, и тут из облака вышел Саид.

— Здорово. Тебе Николаев просил передать, что он ждет Книги. Он дежурный. — Он смотрел в сторону.

— Как дела, Саид? Спирта хочешь?

— Нет, у меня теперь есть… Слушай, баранья башка, я Борхонджона видел… Он сказал, что голову тебе при встрече оторвет. Ну и все. Он нормальный мужик, отходчивый. Смеялся. Филипп-то что про меня говорит?

— Говорит, тупой ты. Не обижайся, он любя.

— Да ладно, — Саид улыбнулся. — Тупой, да. Ты меня извини и будь осторожней. А Книги лучше отдай.

— Так они у Фокса, а он их бензином полил, не хочет отдавать никому.

— Вот и прекрасно, ты их только подожги. Это ж рукописи, а они, как сгорят — сразу к нам попадают.

— Так спичек же нет!

— Ну придумай что-нибудь. Понимаешь, эти вот кальмары четырехклешные — они с другой планеты, но там все вымерли, теперь в своей Канцелярии. Вот занимаются всякой ерундой, Книги им наши нужны зачем-то. Любопытные очень. Я к тому, что дело-то хорошее. Сожги их как следует и дыши свободно.