Мара
Шрифт:
Голоса смолкли. Видимо, они ушли. Мару трясло от ярости. Нет, после того, что сказал о ней Ласло, она ни за что не выйдет за него замуж! Даже если ее силой притащат на свадьбу, она в первую же ночь перережет ему глотку!
Она подождала, пока табор стихнет. Значит, Йоло на конюшне, спит пьяный. Наверняка он напился с горя от мысли, что его отец овладеет Марой следующей ночью. Что же, тем лучше. Тем легче будет уговорить его бежать с ней. Она сделает его счастливым, он никогда не пожалеет о том, что бросил семью. О, как это чудесно любить и быть любимой, навсегда
Мара тряхнула головой. Несмотря на все предосторожности, она чуть было не уснула. К счастью, еще не начало светать, и в таборе все спали. Тишину нарушали только лай собаки да шум колес на далеком шоссе. Мара осторожно слезла с раскладушки. София перевернулась во сне на другой бок и пробормотала что-то, но не проснулась. Вытащив из-под раскладушки свой узелок, Мара выскользнула из автобуса.
Ночь была безлунной, лишь от дороги исходил тусклый свет. На секунду прислушалась Мара к отдаленным звукам города и сразу поспешила в конюшню. Она шла наугад, так как почти ничего не было видно, но, услышав тихое ржание лошадей, поняла, что уже близка к цели. Вопрос в том, там ли еще Йоло — вдруг он уже вернулся в свой фургон?
Говорят, бабка подарила ему на восемнадцатилетие автофургон — еще почти совсем новый. Старуха обожала внука, он был ее личным шофером, возил ее взад-вперед по Чикаго по ее улицам, а она гадала по руке. Но фургон был его собственный, а потому, если они с Марой решат бежать, то вполне могут именно на нем и уехать. Мара с радостью согласилась бы в нем жить. Говорили, будто Йоло спит на настоящем пуховом матрасе — тоже подарке бабушки.
Впереди виднелась серая, освещенная тусклым светом конюшня. Дверь была приоткрыта. Прежде чем войти, девушка оставила у входа свой узелок — на случай, если придется срочно сматываться. Послышался резкий запах животных. Благодаря слабо просачивающемуся сквозь разбитое окно свету можно было различить стойла и мотавших мордами лошадей.
В первом же свободном стойле ее нога коснулась чего-то мягкого.
— Йоло, это ты? — прошептала она.
— Кто здесь? — спросил испуганный Йоло.
— Это я, Мара.
— Мара? — Он присел, зевая. — Что ты здесь делаешь?
— Ты сказал, что хочешь меня. Все уснули — ну, вот я и пришла.
Он понял. Его дыхание тут же сделалось тяжелым. Поднявшись, он привлек девушку к себе и, сжав в объятиях, уложил на душистое сено. Его руки мгновенно нашли ее грудь. Тесно прижавшись к ней, он ласкал мокрыми губами ее лицо.
Мара чувствовала, как кровь приливает к ее губам, груди и нежной плоти между бедрами. Йоло задрал ей юбку, и сердце девушки бешено заколотилось.
Его руки скользили между ее бедрами; он дышал так часто и громко, что Мара боялась, как бы сюда не сбежался весь табор. На мгновение Йоло оторвался от ее тела, сдернул с нее рубашку, юбку, нижнее белье, скинул свою одежду и вновь опустился к ней.
Он ласкал языком ее губы, груди; Мара ворошила ему волосы. Ей хотелось, чтобы это произошло как можно скорее, ей нужно было испытать наконец то таинственное, о чем до сих пор приходилось только слышать.
Его язык проскользнул между ее бедрами, наслаждаясь горячей влагой. Затем он взял ее за руки и промычал:
— Сделай мне приятно…
Он застонал, когда ее губы коснулись его плоти — такой бархатно-нежной и в то же время такой твердой. Грубо раздвинув ее бедра, он пробормотал, что хочет посмотреть на нее — она покорно опустилась на сено. Послышался запах серы, вспыхнула спичка, и Мара задрожала от возбуждения, увидев, как он пожирает взглядом ее обнаженное тело. В его глазах горела звериная страсть, лицо покраснело так, словно он задержал дыхание. Он облизнул губы, его глаза сверкнули.
Спичка потухла, и он, рыча, упал на сено рядом с Марой, распростер ее под собой… Внезапная острая боль пронзила ее, и она невольно закричала. Йоло выругался и зажал ей рот ладонью, сам проникая в нее все глубже и глубже. И вот боль исчезла, сменившись новыми, доселе неизведанными ощущениями, дикими и прекрасными. Мара закрыла глаза, весь мир перестал для нее существовать.
Она невольно старалась прижаться к нему.
— Дай, дай я сам — о, ты сводишь меня с ума, — прохрипел он.
Но она не хотела, чтобы только он управлял ее ощущениями. Она хотела получить то, в чем сама так нуждалась, хотела, чтобы он до конца наполнил ее тело радостью, а потому двигался так, и не иначе — в соответствии со сложными прихотями ее женской природы. Боясь, что он кончит первым и не даст ей истинного удовлетворения, она сжала его ягодицы и рывком приподнялась чуть вверх, теперь целиком открывшись ему. Когда удовлетворение наконец наступило, безумное удовольствие сковало ее тело столь сильно, что она невольно вцепилась пальцами в сильные мускулистые плечи Йоло.
Еще мгновение — и Йоло закричал, а извергшееся семя наполнило Мару. Она лежала тихонько, медленно-медленно возвращаясь с небес на землю. Ах вот, значит, что такое любовь мужчины и женщины! Да, лучшего Мара и ожидать не могла, и все же она чувствовала себя опустошенной и разбитой. Может быть, из-за того, что она в короткий миг потеряла главное свое сокровище, единственное, чем только и дорожила в ней ее семья? А может быть, дело было в другом — в том смутном ощущении, что она лишилась чего-то очень важного — она и сама толком не знала, чего?
Но так или иначе, нужно было поторапливаться.
— Я уже собрала вещи… — прошептала она. — Мне не придется возвращаться в автобус. Если мы сейчас же сбежим, то уже завтра утром будем в Колумбусе. Ох, Йоло, я обещаю сделать тебя счастливым! Ты никогда не пожалеешь, что оставил семью!
Йоло ничего не ответил. Он лежал неподвижно, и только тогда, когда послышался храп, Мара поняла, что он заснул. Ока выползла из-под него и с силой потрясла за плечо, но он только повернулся на бок, пробормотав: