Мара
Шрифт:
Берти застыла в ужасе. Горас помог ей спуститься в канаву; он знал, что она не будет больше возражать. Хотя Берти и называла его всю жизнь мягкотелым, у нее тоже были свои слабости — и обиженные женщины являлись одной из них.
— Вот, это Берти, — объяснил Горас девушке. — Она вам поможет.
Девушка не сводила глаз с одежды, которую держала в руках Берти.
— Я тут принесла тебе кое-какие вещички, — проговорила Берти. Она сделала мужу знак отвернуться. Горас едва сдержал улыбку: Берти было прекрасно известно, что
— Да, его придется ушить, — покачала головой Берти.
Горас с удивлением посмотрел на жену: значат ли ее слова, что она согласна взять несчастную под свою опеку?
— Чего ты на меня так уставился? — фыркнула Берти. — Я как-никак христианка, и сердце у меня тоже есть.
— О, у тебя одно из добрейших сердец на свете, — улыбнулся Горас.
— Не надейся, что я позабыла, как ты меня с утра обозвал, — отрезала она. — Можешь подлизываться ко мне сколько угодно, но забраться ко мне в постель тебе сегодня не удастся.
— Как тебя зовут, моя хорошая? — обратилась она к девушке. Та ничего не ответила, и Берти добавила нетерпеливо: — Я вижу, что ты понимаешь мои слова. И язык у тебя тоже есть. Так что отвечай: как тебя зовут?
И, к величайшему изумлению Гораса, девушка пробормотала:
— Роза. Меня зовут Роза Смит.
— Смит? Судя по твоему акценту, у тебя должно было бы быть иностранное имя! Кто ты по национальности?
— Испанка, — ответила Роза так поспешно, что Горас сразу смекнул: она лжет.
— Я так и думала, — кивнула Берти.
Девушка молчала, потупив взор. Берти подошла к ней, потрепала по плечу:
— Не бойся, мы не дадим тебя больше в обиду. Все будет хорошо.
Вдвоем с Горасом они помогли еле стоявшей на ногах Розе выбраться из канавы. Идя по пыльной дороге, она тяжело опиралась на руку Берти. В фургоне, усадив девушку на старое кресло, Берти принялась разогревать на двухконфорочной керосинке суп. И ни она, ни Горас нисколько не удивились той жадности, с которой Роза накинулась на еду: умение вкусно готовить было одним из безусловных достоинств Берти.
Когда девушка покончила с супом и огромной краюхой хлеба, ее глаза заскользили по обитым деревом стенам небольшого автофургона. Она внимательно рассматривала выцветшие занавески, медные горшочки, стоявшие на полке, цирковую афишу.
Горас в свою очередь пристально изучал Розу. Ее огненно-рыжие волосы были немытые и нечесаные, но густые и блестящие… кожа белая и гладкая, точно слоновая кость… зеленые глаза смотрели устало, но не испуганно… руки выглядели шершавыми, видимо, от тяжелой работы, но ногти подстрижены аккуратно, кроме тех двух, что разбиты до мяса.
Как все же трудно судить о человеке, которого ты нашел без одежды! Как много могли бы сказать о нем хотя бы его
— Есть кто-нибудь, кто будет беспокоиться о тебе, Роза? — спросил он.
Она посмотрела на него взглядом, смысла которого он не сумел понять. Была ли это злоба, или грусть, или отчаяние? Горас так и не определил. Ясно одно: этой девчонке пришлось немало выстрадать, и не только физически.
Роза покачала головой, и Берти спросила:
— Ты сирота?
Девушка, видимо, не поняла вопроса, и Берти задала его иначе:
— Твои отец и мать умерли?
Роза кивнула, и Берти посмотрела на нее с жалостью.
— Вы здорово готовите… — пробормотала вдруг несчастная девушка.
— Ага, — обрадовалась Берти, — значит, язычок у тебя все-таки есть! Вот и отлично. А то у нас уже есть один такой — ни бельмеса не знает по-английски.
— Если ты о Краснокожем, Берти, то это не так, — вмешался Горас, — он просто не любит разговаривать с женщинами. Когда нужно, он неплохо говорит.
— Не знаю, — фыркнула в ответ жена. — Мне он за все это время не сказал ни слова. А когда я пытаюсь ему что-нибудь втолковать, он прикидывается тугим на ухо.
— Ну, он же индеец. Может, у них не принято разговаривать с женщинами?
Берти смерила Гораса презрительным взглядом и принялась мыть посуду.
— Тебе нужно отдохнуть, — сказала она Розе. — Можешь пойти прилечь вон на тот матрас. Мы скоро отправляемся в путь. Наша следующая стоянка в Биттивилле — хочешь прокатиться с нами?
— Стоянка? — напряженно свела брови девушка.
Горас лучезарно улыбнулся ей. Сделав шаг вперед, он поклонился.
— Горас Б. Перкинс — весь к вашим услугам. Распространяю знаменитый «Эликсир Краснокожего». Он избавляет от озноба, запоров, болей в желудке, сводит бородавки — и большие и маленькие — и даже удаляет с ногтей заусенцы…
Заметив, что девушка слушает его с интересом, Горас продолжил этот длинный список.
Когда его фантазия наконец иссякла, Роза проговорила:
— А, «Эликсир-шоу»… да, я слышала о вас.
Внезапно она зевнула, да так широко, что глаза ее наполнились слезами. И не сказав ни слова, Роза поднялась с кресла, легла на матрас, свернулась клубочком и тотчас заснула.
— Как ты думаешь, что с ней произошло? — тихо спросила Берти у Гораса.
— Семейная драма, я полагаю.
— Ты хочешь сказать, у нее есть муж? Но ведь она еще совсем девочка.
— Нет, но, возможно, у нее есть какие-нибудь родственники. Может, она совершила что-то такое, что им не понравилось, и они взяли и выставили ее вон. Судя по ее поведению, она не особенно рвется домой. У этих чужестранцев черт знает какие порядки. Непохоже, чтобы над ней надругались. Или, по крайней мере, она не этим больше всего расстроена.