Мара
Шрифт:
Мара переоделась в белый атласный халат, расчесала волосы и села в кресло. На столе стоял приготовленный Кланки ужин, и Маре так захотелось есть, что она решила погрызть печеньице.
Ей вдруг показалось, что в детской плачет Викки. Но звук этот больше не повторился, и Мара успокоилась. Ведь рядом с девочкой ее няня, а заботливая англичанка обижается, если хозяйка ей не доверяет. Скорее всего, Викки опять уснула. Мару всегда удивляло, что приходится испрашивать разрешение няни, прежде чем зайти к дочке. Викки у них лучезарная, послушная, и при этом крошка понятия не имеет, как ее обожают
Мара бродила по гостиной, вспоминая, как протестовал Джейм, когда она решила выкинуть всю старую мебель при переезде в спальный вагон. Он твердил ей, что ему страшно нравилась ее прежняя гостиная и он не хочет другой. Но она-то знала, как он обрадуется, когда она пригласит из Нью-Йорка хорошего дизайнера! Сама Мара не являлась большой поклонницей модерна, она считала его чересчур холодным, но Джейму нравился этот стиль, а главное, к чему стремилась Мара, — это чтобы муж чувствовал себя здесь, в ее мире, как дома.
Именно поэтому она и просила на прошлой неделе мистера Сэма придумать для Джейма какую-нибудь более интеллектуальную работу. Так почему же Джейм не примчался к ней сегодня счастливый, не рассказал, что получил место Джима Бориса?
Послышались голоса и быстрые шаги. Наверное, это Джейм, а с ним большая компания. Интересно, он поделится с женой новостью при всех или подождет, пока они останутся наедине?
Радостная Мара побежала открывать дверь. На пороге стоял мистер Сэм, черный как туча, и сердце Мары сжалось в комок от нехорошего предчувствия. Она перевела взгляд. Рядом с хозяином стояла бледная, бескровная Кланки, и у Мары остановилось сердце: они пришли сообщить ей нечто ужасное.
— Нет… — прошептала она, закрывая лицо руками, словно заслоняя себя от страшной беды.
Но вот они уже вошли в гостиную, и мистер Сэм приблизился к ней:
— Ужасное что-то, Мара… Джейм… Его больше нет. Его убил Лео Муэллер прямо у клоунской костюмерной. Двое ребят успели поймать Лео и пришили его же ножом…
Боль была настолько резкой и сильной, что Мара не могла даже заплакать.
— Лео?! — Она чувствовала, как мир переворачивается вверх ногами, и все еще не хотела в это верить. — Лео же в тюрьме!
Кланки обняла ее за плечи и проговорила плачущим голосом:
— Ему снова удалось бежать… Один мой приятель видел его месяц назад в Нью-Йорке. И он спрашивал о тебе…
— И ты мне ничего не сказала?!
Кланки нервно дергала воротничок своего платья — так, словно он душил ее:
— Мистер Сэм знал об этом, и Джейм тоже. Это он упросил меня ничего тебе не говорить. Он предупредил Лобо, чтобы тот не спускал с тебя глаз. Нам и в голову не могло прийти, что Лео может напасть на Джейма… — Она наконец разрыдалась.
Мара застыла выпрямившись. Она чего-то ждала… Так приговоренный к смерти ждет у виселицы: а вдруг… Мистер Сэм взял ее за руку.
— Он недолго мучился… вернее, не мучился совсем. Все ведь произошло мгновенно.
И тут Мара заметила, что по щекам старика струятся слезы и скапливаются в уголках рта. И она наконец поверила.
Все сделалось вдруг чужим и непонятным. Яркие цвета в гостиной мгновенно померкли, сменившись
21
Как бы страшна и опасна ни была жизнь, время всегда приходило на помощь Маре, отодвигая в прошлое тяжелые минуты, принося новые приключения, новые победы… и новые печали. Но она всегда воспринимала это как должное, как «колесо судьбы жестокой». Она уверенно плыла против волн, убежденная, что время на ее стороне, что впереди ее ждет то, к чему стоит стремиться, — слава, счастье, любовь лучшего на свете мужчины…
А теперь разом все кончилось. Вернее, Мара поняла вдруг, что по своему невежеству не замечала, что время может быть и заклятым врагом, что каждая минута, каждая секунда могут стать медленным ядом, постепенно отравляющим душу и все вокруг и мучающим ее бесконечными вопросами:
«Неужели это моя вина?»
«Могла ли я это предупредить?»
«Почему это случилось с Джеймом, а не со мной?»
«Почему я не почувствовала, что Джейм в опасности, и не спасла его?»
Однако самым страшным было то, что Мара понимала: она предчувствовалачто-то нехорошее, но не смогла правильно истолковать свои ощущения… отмахивалась от них.
В первые несколько дней от боли ее еще защищал шок. Небо заволокли серые тучи, и слава Богу: солнечный свет лишний раз напомнил бы Маре, как много она потеряла. Глядя на себя в зеркало, Мара видела тусклые глаза, впалые щеки, бледный рот… но ей было все равно. Да, впервые за всю жизнь Маре было безразлично, как она выглядит.
Люди приходили и уходили — мистер Сэм, Джоко, Кланки, доктор Макколл, артисты, повар, рабочие. Они старались поддержать ее, говорили слова, которые им самим казались утешительными, но Мара точно не слышала их. «Время лечит раны», — твердили они, и эта мысль на короткий миг выводила Мару из апатии, причиняя ей дикую боль.
Позднее она поняла, что все ее друзья, особенно Кланки, были в эти страшные дни очень внимательны к ней, но тогда она не чувствовала ничего… Как Джейм, ее Джейм, самый милый, самый прекрасный, самый веселый, самый живой из мужчин, мог умереть? Как могло случиться, что он лежит теперь на кладбище в склепе семьи Сен-Клеров в холодном Бостоне? «Нет, это неправда! — думала Мара. — Это, должно быть, ночной кошмар, еще немного — и я проснусь и вновь увижу его любящие глаза и добрую улыбку.»
В те серые дни она переложила все хлопоты на плечи Кланки. Та заботилась о домашних делах, она же устроила так, чтобы тело Джейма перевезли в Бостон. Сразу после смерти сына Эрл Сен-Клер написал невестке письмо, в котором предлагал похоронить Джейма в Бостоне. Маре было все равно. Какая разница, будет ли ее возлюбленный лежать в одинокой могиле в Южной Каролине или в семейном склепе в Бостоне? Он умер, и ничто его уже не вернет. Сколько бы она ни прочитала молитв, сколько бы ни пролила слез — его больше нет. А так по крайней мере его мать будет приносить цветы на могилу сына. Даже этого Мара сделать для него не сможет.