Марджори в поисках пути
Шрифт:
Деловая страница воскресной газеты выпала из рук мистера Моргенштерна на пол, и он поставил чашку кофе на стол, щурясь на свою дочь, как будто она слишком ярко сверкала.
— Что?
Миссис Моргенштерн, безмятежно наливая кофе для Марджори, проговорила:
— Назмимова в юмористическом настроении этим утром.
Марджори сказала отцу:
— Я бы хотела выйти на работу. Завтра, если можно. Я стала лучше печатать и стенографировать. Думаю, что смогу быть полезной тебе. Я хочу иметь постоянную работу.
Сет перестал
— Мардж, о чем ты говоришь? Ты же едешь сегодня в Филадельфию на спектакль.
— Я не еду в Филадельфию. Я не участвую в спектакле.
Она рассказала своей семье о случившемся беспечно, но в душе боялась их реакции. Отец казался оглушенным. Сет сначала рассердился, потом понурился. Миссис Моргенштерн приняла новости с хорошим настроением.
— Я сожалею, дорогая. Ты, должно быть, очень расстроена. Но судя по тому, что ты рассказывала нам, это был негодный спектакль. Подыщется что-нибудь получше. Это было не очень приятно, как ни посмотри, что они дали тебе такую роль. Я всегда стыдилась сказать людям.
— Я согласна с тобой, мама, — вздохнула Марджори. — Я бы не смогла играть ее и рада, что от нее избавилась.
— Что же теперь? Неужели Бродвей полностью состоит из слабоумных? — сказал Сет, нахмурившись. — Я посмотрел кучу пьес в этом году и не видел еще молодых актрис, которые смотрятся лучше, чем ты. Большинство их не выглядели и вполовину так хорошо. Я видел, как ты играешь. Ты лучше, чем любая из них.
Марджори наклонилась над ним и поцеловала его в щеку.
— Вот верный брат.
Сет покраснел, поднялся и вышел из-за стола с подчеркнутой непринужденностью. Ему было семнадцать, он вырос еще на два дюйма, и его внешний вид часто менялся. Иногда, вот как сейчас, у него, казалось, было неограниченное количество локтей, ног и рук.
— Ладно… черт, я имею в виду… Не буду говорить об этом, потому что ты моя сестра. Я не думаю, что ты какое-то всемирное чудо. Но разве я был не прав?
— Я скажу тебе, Сет, — пояснила Марджори, — что ты не должен заблуждаться относительно моей дилетантской работы. Действительно, я выглядела симпатичной милашкой в «Пигмалионе» и «Кукольном доме». Эти роли как раз почти лучшие в мире. Мама могла видеть пользу в них.
— Нет, спасибо, — отозвалась миссис Моргенштерн. — Я не амбициозна, как ты.
— Девушки, о которых ты говоришь, имеют несколько скучных ролей на Бродвее, — сказала Марджори Сету. — Они не могут сделать что-то особенное с таким слабым материалом. Если они получают работу, значит, они симпатичные хорошие актрисы, наиболее способные.
— А насколько мне известно, это обычно зависит от того, с кем ты спишь, — брякнул Сет.
Мать возмутилась:
— Смотри, сообразительный мальчик, говори такие вещи в колледже. Но не за этим столом.
— Мне все равно, — сказал Сет. — Если ты спросишь меня, то это главная вещь, из-за которой Марджори вернулась.
В короткой неловкой тишине родители и дочь переглянулись, пока Сет зажигал сигарету. Марджори и отец заговорили одновременно.
Девушка засмеялась:
— Извини, папа.
— Ты серьезно? Ты хочешь начать работать? Так как это случилось, я могу использовать тебя предостаточно и тотчас же. Я только что уволил свою секретаршу и собирался звонить в агентство в понедельник.
— Я серьезно. Я начну сегодня, если ты собираешься в офис.
Плечи мистера Моргенштерна распрямились, и счастливая улыбка появилась на его уставшем бледном лице.
— Хорошо, на самом деле мой стол завален до потолка. У меня не было девушки, но я не хочу портить тебе воскресенье…
— Ты не испортишь его. Позволь мне пойти прямо сейчас.
— Нечего делать. — Тон миссис Моргенштерн был непреклонен. — Сколько докторов вынуждены были говорить тебе, чтобы ты не работал больше по воскресеньям? Завтра будет довольно времени. Если ты так полон энергии, мы можем сходить после обеда и навестить тетю Двошу. Это приятная прогулка в санаторий.
— Санаторий? Что случилось с тетей Двошей? — спросила Марджори.
— Она получила анемию из-за того, что не ела ничего, кроме вегетарианской пищи, — ответила мать. — Она смогла вставать с постели уже два месяца назад, но еще лечится инъекциями от печени и не ест ничего, кроме гамбургеров, сердца, языка, потрохов и тому подобного.
Марджори разразилась смехом, когда это услышала.
— Это правда?
— Вовсе нет, сейчас уже нет, — сказала мать, улыбаясь. — Она ест, как лев в зоопарке.
Мистер Моргенштерн проворчал:
— А когда диктовать письма? Это меньше труда, чем прогулка на машине за сорок миль. Первый раз в жизни Мардж хочет поработать для меня, а ты…
— Никакой работы по воскресеньям, вот и все! — отрезала мать.
— Папа, сколько ты будешь платить мне? — поинтересовалась Марджори.
Мистер Моргенштерн сморщил губы, пытаясь выглядеть по-деловому, но его глаза, сияя, излучали теплоту.
— Ладно, в настоящее время девушки начинают с семнадцати в неделю. Но ты не можешь получать оклад ни на два цента меньше, чем двадцать. Ты довольна?
— Я думаю, это неплохо для меня.
— Хорошо, я назначу тебе двадцать. Если ты будешь плохо работать, я уволю тебя. Я не хочу бесполезных родственников, околачивающихся вокруг офиса.
— Достаточно ясно.
Миссис Моргенштерн сказала:
— Не говорите мне, что мы действительно будем получать другие заработки в этом доме. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Да, это правда, — улыбнулась девушка.
— Я поверю в это, когда ты проработаешь три недели, — сказала миссис Моргенштерн. — Больше сил тебе, дорогая, но работа в этом офисе очень тяжелая и очень скучная.