Марго

де Мюссе Альфред

VI

Два неожиданных события — одно комическое, а другое серьезное— произошли почти одновременно. Однажды утром, когда Гастон на лужайке перед домом объезжал недавно купленную лошадь, к нему подошел какой-то мальчуган, едва прикрытый лохмотьями, почти голый, и с решительным видом загородил ему дорогу. Это был Пьеро, маленький пастушонок. Г астон не узнал его и, думая, что мальчик просит милостыню, бросил ему в шапку несколько су. Пьеро спрятал деньги в карман, но, вместо того чтобы уйти, побежал за всадником и через несколько шагов опять встал перед ним. Гастон крикнул ему два или три раза, чтобы он отошел в сторону, но все было напрасно — Пьеро продолжал забегать вперед и становиться на дороге.

— Что тебе от меня нужно, чудак ты этакий? — спросил молодой человек. — Ты, видно, непременно хочешь попасть под лошадь?

— Сударь, — ответил Пьеро, не двигаясь с места, — я хотел бы служить у вашей милости.

— У меня?

— Да,

сударь, у вас.

— Но почему же именно у меня? Для чего тебе это понадобилось?

— Для того, чтобы служить у вас, сударь.

— Но мне вовсе не нужен слуга. Кто это послал тебя ко мне?

— Никто, сударь.

— Так зачем же ты пришел?

— Я пришел просить вас, сударь, чтобы вы взяли меня в услужение.

— Да ты что — с ума сошел? Или смеешься надо мной?

— Нет, сударь.

— На, и оставь меня в покое.

С этими словами Гастон бросил ему еще несколько медных монет, повернул лошадь и уехал. Пьеро сел на краю дороги, и Марго, которая вышла из дому немного времени спустя, увидела его там — он заливался горючими слезами. Она сейчас же подбежала к нему.

— Что с тобой, мой бедный Пьеро? Что случилось?

Сначала Пьеро не хотел отвечать ей.

— Я хотел стать слугой у господина Гастона, — проговорил он наконец, всхлипывая, — но господин Г астон не хочет.

С большим трудом Марго удалось заставить его объяснить, в чем дело. Оказывается, с тех пор как она уехала с фермы, Пьеро сильно скучал по ней. Сконфуженный, весь в слезах, сн понемногу рассказал ей о своих бедах, и, слушая его, она не могла удержаться от смеха, хотя в то же время ей было очень его жалко. Бедный мальчик, делясь с Марго своими невзгодами, рассказал и о своей привязанности к ней, и о том, что у него совсем износились деревянные башмаки, и о том, как ему грустно одному в поле, и о том, что у него околела одна из его индюшек, — все это вперемешку, без всякой связи. Не в силах больше выносить свою тоску, он решил отправиться в Онвнль и наняться к господину Гастону — в слуги или в конюхи. Пьеро обдумывал этот план целую неделю, но, как мы видели, он не имел большого успеха, и теперь мальчик уверял, что скорее умрет, чем вернется на ферму.

— Раз господин Гастон не хочет взять меня к себе, — сказал он в заключение своего рассказа, — и раз я не могу быть при нем, как вы при госпоже Дорадур, я уморю себя голодом.

Нечего и говорить, что эти последние слова сопровождались новым потоком слез.

Марго утешила его как могла и, взяв за руку, повела в дом. Здесь, решив, что он успеет еще умереть с голоду, она привела его в буфетную, дала ему кусок хлеба с ветчиной и несколько яблок. Лицо Пьеро было мокро от слез, но он с аппетитом съел все это, ни на секунду не отрывая глаз от Марго. Ей без особого труда удалось объяснить ему, что поступить к кому-нибудь в услужение можно только тогда, ксгда имеется свободное место. Она дала слово при первой же возможности посодействовать ему в этом деле, поблагодарила его за дружбу, уверила, что отвечает ему тем же, отерла его слезы, с материнским видом поцеловала в лоб и, наконец, уговорила отправиться домой. Пьеро, успокоившись, засунул в карман остатки своего завтрака; Марго дала ему также монету в сто су. на покупку жилета и деревянных башмаков. Совсем утешенный, он взял руку молодой девушки и прижал ее к губам, проговорив растроганным голосом: «До свиданья, мамзель Маргарита». В то время как он медленно удалялся, Марго вдруг заметила, что маленький мальчик понемногу становится большим. Она вспомнила, что он только на год моложе ее самой, и дала себе слово при следующей встрече не целовать его столь поспешно.

На другое утро она увидела, что Гастон, вопреки обыкновению, не поехал на охоту и что туалет его был более изыскан, нежели обычно. После обеда, то есть часов около четырех, молодой человек подал руку матери, и они вместе вышли из дома. Они разговаривали тихо и, казалось, были чем-то взволнованы. Марго, оставшись одна в столовой, с тревогой смотрела в окно, как вдруг во двор въехала почтовая карета. Гастон тотчас под бежал и отворил дверцу. Из кареты вышла сначала пожилая дама, а за ней молодая барышня лет девятнадцати, нарядно одетая и прелестная, как ангел. По приему, оказанному приезжим, Марго заключила, что они не только важные особы, но, должно быть, и родственницы крестной: им были отведены две лучшие комнаты в доме. Лишь только дамы вошли в гостиную, г — жа Дорадур подозвала Марго и шепнула ей, чтобы она вышла. Марго нехотя повиновалась, чувствуя, что приезд этих двух дам не сулит ей ничего хорошего.

На следующий день она стояла в нерешительности, не зная, спускаться ли ей к завтраку, когда за ней пришла крестная и повела представить ее мадам и мадемуазель де Версель — так звали приезжих. Войдя в столовую, Марго увидела, что на столе, на ее обычном месте, рядом с местом Гастона, лежит свежая салфетка. Молча, но с грустью, она села на другое место, ибо ее собственное было занято мадемуазель де Версель, и вскоре она заметила, что молодой человек не отрывает глаз от своей соседки. Во время завтрака Марго почти не раскрывала рта. Она только предложила

Гастону какое-то блюдо, стоявшее возле нее, но, по — видимому, он даже не расслышал. После завтрака все общество отправилось гулять в парк. Обойдя несколько аллей, г — жа Дорадур взяла под руку пожилую даму, а Г астон тотчас же подал руку красивой барышне. Марго, оставшись одна, некоторое время шла сзади. Все забыли о ней, никто не обращался к ней ни с единым словом; она остановилась и повернула домой. За обедом г — жа Дорадур велела принести бутылку фронтиньян- ского муската, и так как она сохранила верность всем обычаям старины, то, прежде чем пить, подняла свой стакан, предлагая гостям чокнуться. Все последовали ее примеру, кроме Марго, не знавшей, что ей надо делать. Все же она немного приподняла свой стакан, надеясь, что кто-нибудь ее подбодрит. Но никто не ответил на ее робкое движение, и она поставила стакан, так и не отпив из него.

— Как жаль, что нас только четверо, — сказала г — жа де Версель после обеда, — мы могли бы сыграть партию в бульот (в те времена в бульот играли еще впятером).

Марго, сидевшая в уголке, не решилась сказать, что она умеет играть в эту игру, и ее крестная предложила вист. За ужином, когда подали десерт, все стали просить мадемуазель де Версель спеть что-нибудь. Барышня долго не соглашалась, но потом свежим, приятным голоском спела какую-то небольшую арию, довольно веселую. Слушая ее, Марго невольно вздохнула, вспомнив об отцовском доме, где за десертом пела она, Марго. Когда все разошлись, она обнаружила, войдя к себе, что у нее. вынесли из комнаты две самые любимые ее вещи: мягкое кресло и маленький столик с инкрустациями, на который она всегда ставила зеркало, когда причесывалась. Дрожа, она полуоткрыла окно, чтобы бросить взгляд на свет, мерцавший обыкновенно за шторами Гастона: так она Есегда прощалась с ним, ложась спать. Но в этот вечер света не было; Гастон закрыл ставни. Совсем убитая, она легка в постель и всю ночь не могла уснуть.

Зачем приехали эти две дамы и сколько времени они пробудут здесь? Этого Марго, конечно, не знала, но было очевидно, что их приезд имел какую-то связь с таинственными беседами, происходившими перед тем между г — жой Дорадур и ее сыном. Тут скрывалась тайна, которую Марго не в силах была разгадать, но она чувствовала, что этой тайне суждено было разрушить ее счастье. Сначала она думала, что эти дамы — родственницы ее крестной, но с ними обращались так дружески и вместе с тем так почтительно, что для родственников это было бы чересчур. Во время прогулки г — жа Дорадур позаботилась показать старшей даме, как далеко простирается ограда парка; она на ухо сообщила ей, что стоит ее поместье и какие доходы оно приносит. Уж не собиралась ли она продать Онвиль? А если так, что станется с семьей Марго? Оставит ли новый владелец прежних фермеров? С другой стороны, с какой стати г — же Дорадур, такой богатой, продавать дом, в котором она родилась, который как будто так нравится ее сыну? Гостьи приехали из Парижа, они то и дело говорили о Париже и, кажется, были вовсе не расположены жить в деревне. За ужином г — жа де Версель вскользь упомянула о том, что она близка к императрице, часто сопровождает ее в Мальмезон [4] и вообще пользуется ее благосклонностью. Быть может, г — жа Дорадур хотела попросить о повышении для Гастона, и тогда все это ухаживание за столь влиятельной особой становилось вполне понятным. Таковы были догадки Марго, но, несмотря на все старания, ум ее не мог удовлетвориться ими, а сердце упорно не желало остановиться на единственно вероятном предположении, которое в то же время было и единственно верным.

4

Мальмезон — загородный дворец и парк, принадлежавшие Жозефине.

Утром двое слуг с большим трудом втащили в комнату мадемуазель де Версель огромный деревянный ящик. В ту минуту, когда Марго выходила из своей комнаты, до нее вдруг донеслись аккорды фортепьяно. Впервые в жизни она услыхала такую музыку; до сих пор ей были знакомы лишь кадрили, которые играли в ее деревне. Полная восхищения, она остановилась. Мадемуазель де Версель играла вальс, потом запела, и Марго тихонько подошла к двери, чтобы расслышать слова. Слова были итальянские. Нежность этого незнакомого языка показалась Марго еще более удивительной, чем благозвучные аккорды инструмента. Какой же необыкновенной была она, эта красивая барышня, умевшая произносить непонятные, таинственные слова под такую чудесную музыку! Не в силах побороть любопытство, Марго нагнулась, вытерла глаза, на которых еще блистали слезы, и посмотрела в замочную скважину. Она увидела мадемуазель де Версель в пеньюаре, с обнаженными руками и распу щенными волосами; губы у нее были полураскрыты, глаза подняты к небу. Марго показалось, что перед ней ангел; никогда еще ей не приходилось видеть ничего столь прекрасного. Она медленно отошла от дверей, ослепленная и в то же время подавленная, не понимая сама, что с ней происходит. Но, спускаясь по лестнице, она несколько раз повторила взволнованным голосом: «Пресвятая дева, какая же она красавица!»