Марго

Кленов Виталий

Внизу, на самом дне, лежала пара офицерских погон, перехваченных суровой нитью. Марго бережно взяла их в руки и вопросительно посмотрела на мать.

– Это полковничьи. После революции прадедушке пришлось их снять, – объяснила она. – Еще были медали и ордена, но их сохранить не удалось. Во время блокады бабушка обменяла их на хлеб.

Марго убрала все обратно в коробку и с интересом раскрыла блокнот, а мама, поцеловав ее в макушку, тихонько вышла из комнаты…

Дневник. Страница первая

«Мы шли едва заметной тропинкой, тянувшейся по неширокой долине между скал. Яркое солнце поднялось уже достаточно высоко, и пора было подыскивать место, где можно было бы спрятаться

от дневной жары. Последние капли воды в единственном бурдюке закончились накануне вечером, во рту пересохло, и голова была занята лишь одним: где найти хотя бы глоток воды? Вчера вечером мы услышали топот животных и, устремившись на шум, вышли к этой дорожке, на которой увидели удаляющееся в сторону заката небольшое стадо джейранов. Разумно предположив, что стадо могло двигаться на водопой, мы приняли единственно верное в этих условиях решение – отправиться вслед за ними. В конце концов, других вариантов у нас просто не было: оставшись одни, мы не имели представления, куда нам идти; а так у нас появлялся пусть призрачный, но, все-таки, хоть какой-то шанс найти источник воды. Сейчас это было самым важным. Ночью мы немного отдохнули и еще до рассвета, пока на небо не поднялся белый диск жгучего солнца, отправились по тропинке в том направлении, в котором проследовали джейраны, подарившие нам эту маленькую надежду.

Воду мы так и не нашли. Зато, лишь выйдя на равнину, справа, у подножия горы, мы увидели огромный кишлак. Из последних сил мы направились к нему…

Обо всем этом я вспоминала, лежа в прохладной комнате на самой настоящей и невероятно мягкой кровати. Единственное, что я не могла вспомнить, так это то, как я здесь оказалась. По всей видимости, в какой-то момент я потеряла сознание.

– Маргарита Сергеевна! Маргарита Сергеевна! – раздался стук в дверь и голос Максима Владимировича…

Отправившись в составе научной экспедиции, организованной Императорской Санкт-Петербургской академией наук в Туркестан, пять дней назад мы с Максимом Владимировичем попали в сильнейшую песчаную бурю и отбились от основного отряда. И вот теперь я была обязана ему чудесным своим спасением. Именно благодаря его отваге и знаниям, а также тщательной подготовке к путешествию, мы остались живы в этой, казалось бы, безнадежной ситуации.

Маменька моя, Елизавета Андреевна, была категорически против моего участия в экспедиции, но батюшка, кадровый офицер, профессиональный военный, посвятивший всю свою жизнь служению Отчизне, решительно принял мою сторону в этом вопросе и выказал полную поддержку; тем более что в экспедиции принимал участие маменькин брат, профессор Чижевский, и матушка после недолгих колебаний все-таки смирилась с моим решением. В конце концов, на пороге был двадцатый век, и роль современной женщины в общественной жизни не могла оставаться прежней и стремительно менялась, завоевывая все большее и большее признание…

Максим Владимирович с самого начала совершенно замечательным образом оказался рядом со мной и был всегда крайне любезен и предупредителен. Своим заботливым вниманием и удивительными рассказами о Туркестане, которых у него в запасе было преогромное множество, он помогал мне скрасить скуку и тянущееся однообразие долгого путешествия в поезде. Он рассказывал о необыкновенной природе и диких животных, обитающих в тех краях, рассказывал о древних обычаях и красивых легендах, и все это мне казалось очень интересным и увлекательным. А с тех пор как наше бесконечное путешествие по железной дороге закончилось, и мы, добравшись до Самарканда, пересели на верховых лошадей, Максим Владимирович практически ни на минуту не оставлял меня одну, что было весьма любезно с его стороны. Дядя мой, профессор Чижевский, также был рад этому обстоятельству: так как у человека, возглавляющего экспедицию, было полно обязанностей и совершенно не хватало времени приглядывать за юной барышней с нигилистскими взглядами, пусть даже

она и была его любимой племянницей.

И все продолжало быть хорошо до тех пор, пока мы не попали в эту злосчастную песчаную бурю. Никогда раньше я не могла даже предположить о существовании таковой, а вот теперь на собственном опыте узнала, какую опасность она представляет.

Перед самой бурей вокруг все будто замерло: исчез дувший до этого приятный теплый ветерок, и в одночасье затихли звуки и шорохи – в воздухе повисла тревожная тишина. Сразу стало душно, а на душе непонятно откуда появилось щемящее чувство беспокойства. Еще ничего не понимая, все как один стали оглядываться по сторонам в ожидании неприятности, которая где-то сейчас затаилась и готовила нам свой «гнусный» сюрприз. На горизонте появилась черно-багровая туча и, на глазах увеличиваясь в размерах, стала быстро к нам приближаться…

– Буря! – крикнул кто-то. – Песчаная буря!

– Ищите укрытие! – громко скомандовал дядя. – Ищите укрытие!

– Я видел слева скалу, – выкрикнул кто-то и указал нужное направление. Все устремились в ту сторону.

Вначале появился небольшой ветерок, который с каждой минутой нарастал все сильней и сильней. Я совершенно не умела скакать галопом на лошади, и мы с Максимом Владимировичем постепенно отстали от нашего отряда. В небе потемнело, а воздух стал намного горячей. По земле быстро покатились щепки, ветки, сорняки, набирая все большую скорость, и стало понятно, что доскакать до укрытия мы не успеем – тем более что скалу мы так и не увидели. Максим Владимирович резко остановил наших коней и, ловко спрыгнув, помог мне спуститься на землю.

– Быстро заматывайте себе лицо, – скомандовал он. – Иначе его посечет песок.

– Чем заматывать? – растерянно проговорила я.

– Платком, платьем, в конце концов, чем угодно! – он кричал мне прямо в лицо, так как ураганный ветер мгновенно уносил его слова далеко в сторону.

Сняв с лошади скатанную шинель и вещевой мешок, Максим Владимирович достал из него батистовую сорочку и стал обматывать себе голову, показывая мне, что надо делать. Я тотчас сняла с себя шарф и последовала его примеру. Огромная коричневая стена песка нарастала и приближалась к нам с огромной скоростью. Максим Владимирович, не церемонясь, схватил меня и повалил наземь. Положив мешок перед нами, он укрыл нас обоих своей шинелью. Подвернув ее полы под нас, он сумел застегнуть на ней несколько пуговиц, и мы оказались тесно прижатыми друг к другу. Было ужасно неловко оказаться в такой деликатной ситуации, но обстоятельства, в которых мы пребывали, не оставляли мне выбора, заставив смириться с таким положением.

Через несколько мгновений неукротимая стихия накрыла нас со всей своей неистовой силою. Шинель стало рвать из стороны в сторону, яростный ветер пытался стащить ее и унести куда подальше – в коричневую жуткую мглу, но каким-то необъяснимым чудом она продолжала держаться на нас и защищать от смертоносного песка и пыли. Мое сердце билось как сумасшедшее, пытаясь вырваться из груди, голова раскалывалась, песок пробирался во все щели нашего убежища, и казалось, что поступающего в легкие воздуха совершенно не хватает.

Сколько продолжалось это безумство, понять не представлялось возможным – наверное, несколько часов; и когда, наконец, буря стихла, сознание наше было измотано до крайней усталости. Еле живые, мы долго не могли подняться и оставались лежать на одном месте без какого-либо движения. В ноздрях, в ушах и даже в глазах чувствовался песок. От жары во рту пересохло, а голова раскалывалась от боли, и очень хотелось пить. Первым пошевелился Максим Владимирович – он с трудом высунул руку из шинели и сумел одну за другой расстегнуть все пуговицы. Скинув шинель, он перевернулся на спину, дав мне возможность вздохнуть полной грудью. Вот только желанного облегчения это не принесло – воздух был густым и горячим. Еще почти четверть часа мы пролежали так, собираясь с силами и приходя в себя.