Мари Антильская. Книга вторая
Шрифт:
— Вы поступаете неблагоразумно, поднявшись с постели, — заметила она. — Почему бы вам не остаться у себя в комнате? Вы же сами видите, теперь нам уже нечего опасаться. Нет никаких сомнений, дикари покинули эти места…
— Я восхищаюсь вами, мадам, — проговорил он вместо ответа. — Да, я восхищаюсь вами и не могу понять, откуда вы черпаете силы. Вы ведь не спали, не так ли?
— Нет, я поспала… немножко. А вас по-прежнему мучают боли?
Он слегка поморщился.
— Да, временами, — признался он. — Но я вполне в состоянии ходить… И мне стыдно оставаться в постели, зная, как тяжело вам приходится… Жюли уже буквально валилась с ног и теперь заснула. Я пришел предложить сменить вас, чтобы и вы тоже смогли хоть немного отдохнуть.
— Благодарю вас. Но мне все равно не удастся отдохнуть, мне сейчас не до этого… Я велю Сефизе подать нам завтрак… Вы составите мне компанию?
Он согласился кивком головы. Отдав распоряжения негритянке, Мари в сопровождении Жильбера вышла во двор. Часовые были на своих местах. Рабы, не расставаясь с оружием, лежали прямо на каменных плитках мостовой. Одни спали, другие просто дремали. При приближении Мари быстро приоткрывали один глаз и провожали ее взглядом, вращая налитыми кровью белками.
Довольная, что все по-прежнему бодрствуют, что все настороже, она вернулась в дом и села за стол. Жильбер устроился подле.
Мари налила себе большую чашку кофе, обильно сдобрив его сахаром. Жильбер взял лепешку из маниоки, но не смог разломить ее одной рукой — другая была на перевязи.
— Придется мне помочь вам, — с улыбкой заметила Мари. — Давайте-ка вашу лепешку и тарелку, я разломаю ее на кусочки, а вам останется только положить их в рот. Какие вам очистить фрукты?
Он выбрал апельсин и банан. И пока она снимала с них кожуру, взял кувшин с соком сулейника, налил себе полный стакан и жадно выпил до дна.
— Вы пьете так, будто у вас еще не спал жар, — заметила она.
Он промолчал, вместо ответа глянув на нее лихорадочно горящими глазами. Растроганная этим взглядом, она снова вспомнила поцелуй под кокосовыми пальмами, на обратном пути после караибской оргии. Стараясь отогнать нахлынувшие воспоминания, она проговорила:
— Если атака на этом и закончится, то, в сущности, теперь уже нечего особенно опасаться.
Он покачал головой.
— Нет, мадам, все это никак не может закончиться таким образом. Уверяю вас, за всем стоят англичане, готов поклясться, что так оно и есть!.. Это их происки!
— Ах, право, вы прирожденный пессимист! — рассмеялась она.
Он покраснел.
— Неужто только потому, что я опасаюсь, как бы вашему мужу не была уготована страшная участь, — с обидой заметил он, — вам непременно хочется убедить меня, будто я ошибаюсь… Подумайте хорошенько, сопоставьте события, и вы поймете, что я прав!
— Остается молить Господа, чтобы ваши опасения сбылись не более чем в прошлый раз.
Когда она уже допивала последний глоток кофе, внимание ее привлекли донесшиеся вдруг со двора громкие голоса.
Она резко вскочила с места. Жильбер вскинул голову, но, не встретившись с ней взглядом, тоже поднялся, чтобы выйти вместе во двор.
Теперь уже крики неслись буквально из всех уголков двора. В первый момент в голову юной дамы закралось подозрение, не вздумали ли караибы предпринять новую атаку. Но поскольку крики выражали скорее удивление, чем гнев или страх, она как-то сразу успокоилась.
И вышла из дому вместе с Жильбером. Негров уже не было в той части двора, где незадолго перед этим они, сбившись в кучу и прижавшись друг к другу, отдыхали после тревожных событий. Лишь пять-шесть рабов пытались стряхнуть с себя остатки сна, чтобы тотчас же кинуться к остальным — вернее, туда, где раньше стояли пушки и откуда вчера утром Жюли увидела, что творилось в бухте.
Прямо на месте батареи теперь, выстроившись в ряд, стояли солдаты.
Мари подошла к ним и спросила:
— Что здесь происходит?
Но даже прежде, чем кто-нибудь успел указать ей на бухту, она и сама увидела там два корабля.
Это были тяжелые и, судя по всему, мощно вооруженные суда. Матросы как раз кончали сворачивать паруса, и мачты торчали вверх, будто огромные, лишенные листвы деревья. Они стояли на рейде друг подле друга, но ни единого залпа не слышно было ни с их бортов, ни со стороны форта.
Жильбер видел то же самое, что и юная дама. Он положил здоровую руку на плечо Мари и, мягко привлекая ее к себе, едва слышно шепнул ей на ухо:
— Что я вам говорил! Это англичане!.. Вот они и пожаловали!..
— Но ведь из форта не раздалось ни единого выстрела! — воскликнула Мари.
Отрем он с горечью усмехнулся.
— Еще бы! — возразил он. — Мерри Рул слишком запуган дикарями. Вот уже два дня он только и думает, как бы выпутаться из этого положения!.. Англичане?.. Прекрасно, добро пожаловать!.. Уж он-то их примет с распростертыми объятиями! Ведь для него теперь это только подмога!..
Он немного помолчал, потом, по-прежнему едва слышно, но с какой-то странной настойчивостью, добавил:
— Поверьте моему слову, мадам, уверяю вас, нас предали!
Где-то в глубине души Мари тоже не могла не согласиться, что доводы молодого человека имеют под собой довольно веские основания. Слова его вновь возродили в ней страхи, усилили подозрения. Она раздраженно, даже с какой-то злостью махнула рукой и повернулась к нему спиной, собравшись уйти прочь, но в последний момент как бы вскользь заметила:
— Главное, ни слова генералу, при его-то нездоровье…
Она не закончила фразы, предоставив д’Отремону самому догадаться, что имеет в виду.
Молодой человек последовал за ней и, когда счел, что они уже достаточно далеко от столпившихся у склона людей, по-прежнему не спускавших глаз с горизонта, поинтересовался:
— Вы полагаете, мадам, это будет честно по отношению к генералу, если мы скроем от него столь серьезные вещи?
— А что он может сделать?
В ее словах заключалась большая доля правды: сжигаемый лихорадкой, лишенный возможности двигаться из-за подагры, Дюпарке в любом случае вряд ли смог бы предпринять сколь-нибудь решительные действия. Жильбер находился какое-то время в явном замешательстве. Потом наконец предложил: