Мари из Порт-ан-Бессена
Шрифт:
Это состояние не могло долго длиться. Они сидели на кровати один подле другого и не глядя друг на друга. Мари первая испустила вздох. Потом с некоторой робостью снова повернулась к Шателару и сказала своим бесстрастным голосом, который сегодня производил на него такое удивительное впечатление:
— Вот и все…
Он с облегчением поднялся. И заорал во всю глотку:
— Как глупо! Да!..
И направился к двери широкими шагами. Но глупее всего было то, что он не мог найти ключ, лихорадочно ища его по карманам, и в конце концов ключ выпал у него из носового платка.
— Идиот!.. Идиот!.. Совершенный идиот!.. — повторял он, не понимая что говорит, но с ужасающей убежденностью.
Он открыл дверь. Оборачиваться он не хотел. Он не сделал бы этого ни за что на свете.
Он выбрался на красновато-зеленую лестницу. Поднимался, перескакивая через четыре ступеньки, повторяя:
— Глупо…
И, как это часто случается с детьми, он произнес слова, которые первыми пришли в голову:
— Займись своей сестрой… Давай! Займись Мари…
Он добрался до последнего этажа, прошел по коридору и толкнул дверь.
Увиденное предстало совсем уж полным идиотизмом, превзошедшим все, что случилось внизу, все вообще, что могло бы случиться в его жизни. Дикость!
Нелепость!
Одаль и Марсель…
Они сидели там в позе настолько смешной, что ему ничего не оставалось делать, как смеяться обидным и смущенным смехом.
Любой бы смолчал. Но не Одиль! Она испытывала необходимость объясниться, запутавшись в простынях, в рубашке Марселя, оказавшись в столь комическом положении. И она сказала:
— Я сейчас тебе все объясню…
А другой, внизу, так и просидел на краю кровати?
Шателар хохотал! Хохотал до боли в горле! Его мучила жажда! Ив то же время он чувствовал непреодолимое желание сесть, потому что его колени дрожали.
— Твоя сестра… — начал он, показывая на дверь.
Он не мог говорить длинными фразами. А она не могла понять! А всего-то ей и следовало, что спуститься к Мари.
Но нет! Она закричала:
— Что?.. Что случилось?..
Черт возьми! Ровным счетом ничего не случилось, потому что у них с Мари не получилось ничего! И это-то он и пытался заставить ее понять.
Он повторял:
— Не получилось…
Он смеялся без смеха. Это было нервное. Когда же она догадается спуститься вниз? Он знаками пытался ей это объяснить. И кончил тем, что заорал:
— Да иди же!
Не могли ведь они оставаться втроем в таком виде!
— Иди!
Она остановилась на полпути, открыла рот. Но все-таки промолчала, хотя и собиралась сказать:
«Обещай мне по крайней мере, что ты ему ничего не сделаешь…»
Сделать что-то Марселю!
И ради этого стоило впервые за несколько недель встать вместе с солнцем.
И, подобно примерному школьнику, поменять белье…
Открытая дверь позволяла видеть неприбранную постель и прямоугольное зеркало шкафа. Мари в черном костюме, со шляпкой на голове, держа свою маленькую сумку в руке, стояла на пороге и старательно прикладывала платок к носу, но делала это она не так, когда плачут, а просто как простуженный человек. Она здорово простыла утром в холодном, неотапливаемом, по крайней мере в вагонах третьего класса, поезде.
Одиль спускалась в растрепанном виде, и на лице ее ясно читалась катастрофа. Запыхавшись, она прошла перед сестрой и, не переставая стонать, стала рыться в шкафу.
— Боже!.. Боже!..
Потом она сорвала с себя ночную рубашку, в которой ходила до сих пор. Она стояла совсем обнаженная, рыжеволосая и мертвенно-бледная в сером свете дня.
Это было неожиданно. Мари невольно заметила, что ее сестра потолстела, а ее груди с крошечными ярко-розовыми сосками, которым Мари всегда завидовала, стали еще крепче, чем раньше.
Одиль одевалась, задыхаясь от волнения и беспокойства. Она говорила, не размышляя:
— Что он с тобой сделал-то?
И тут же, не дожидаясь ответа:
— Постой в коридоре… Предупреди меня, если он станет спускаться…
Несмотря на спешку, она, однако, натянула пояс, чулки, лифчик. Мари ходила взад и вперед по коридору, иногда останавливаясь в проеме двери.
— Ничего не слышно?
— Нет…
Наконец, уже одетая, Одиль поискала еще какие-то вещи, сама не зная какие, потом решилась идти.
— Идем… Расскажу по дороге… Я очень боюсь.
Бросив взгляд наверх, они обе стали спускаться по лестнице, затем появились в зале кафе, где все смотрели, как они проходили.
Видимо, собирался дождь. Небо заволокло тучами. Порывы холодного ветра прокатывались по набережной. Одиль бежала по тротуару, увлекая за собой сестру и время от времени оглядываясь.
— Ты не можешь себе представить… Он нас застукал, Марселя и меня…
Мари хотела рассмеяться, но сумела произнести серьезно:
— Что это на тебя нашло?
— Сама не знаю. Я себя спрашиваю, как это случилось.
Они шли по узким тротуарам оживленной улицы, и их толкали прохожие. Одиль очень суетилась, но шла не быстрее, чем спокойно идущая сестра. Мари убежденно говорила:
— Ты всегда была дурочкой, сестричка дорогая!
— Разве я виновата, что не могу отказать?
— Да ты ждешь этого, даже если тебя не просят!..
Они проходили мимо лавок, магазинов. Они были в большом городе. Их едва не задевали трамваи.
— А ты? — внезапно спросила Одиль.
— Что — я?
— С тобой этого еще не было? Шателар не попытался?
— С чего бы это? Было решено, что он попытается?
— Не хочу тебе этого говорить. Ты не понимаешь…
Как бы не так! Как бы не так! Мари уже поняла, что ее заманили в ловушку и что ее сестра, вполне возможно, далеко не столь невинна в этом деле, как хочет казаться.