Марианская впадина
Шрифт:
– Собираетесь уезжать? – спросила я Гельмута, который обертывал урну Хельги клейкой лентой.
– Да, – коротко ответил тот.
– О, отлично… А куда едете?
– В горы.
– О-о, горы я люблю!
– Да, мы едем в Южный Тироль.
– Мы?
– Джуди, Хельга и я.
– А что вы собираетесь там делать? Отдыхать поедете?
– Нет. Хельга найдет там свое последнее пристанище.
– Она оттуда родом?
– И да, и нет.
Молчание. Разговорчивым Гельмута точно не назовешь. Он был занят тем, что рассматривал
– Я тогда Хельге пообещал, что мы еще раз в горы съездим. Ну, когда она еще была жива. Но потом она умерла. А я все-таки поеду вместе с ней в горы. В конце концов, обещания надо выполнять. Поэтому мне надо было выкопать ее.
– Как вы туда поедете?
– На моем трейлере.
– А меня с собой можете взять? – слова вылетели из меня, прежде чем я успела подумать. Как будто этот импульс прошел напрямую через спинной мозг, минуя голову.
– Что? – спросил он, повернувшись ко мне.
– Не знаю… Ну, может, было бы неплохо…
– Ни в коем случае я вас не возьму с собой.
– Ну, можно я хотя бы какое-то расстояние с вами проеду? Мне же как-то домой надо добираться.
– Нет.
– Но я же вам помогла.
– Да…
– Хм. Ну, смотрите. Это был бы ваш ответный ход.
Гельмут молчал и снова начал перебирать вещи в шкафу. Потом он обернулся и посмотрел на меня.
– Хорошо. Но только небольшое расстояние. Где вы живете?
– Франкфурт. Я там учусь.
– Договорились. Но в город я заезжать не буду, даже не думайте. Я высажу вас на трассе, а там на автобус сядете или еще как-нибудь. И вот что еще: вы положите кота к двери соседей. Тогда мне не придется этого делать.
– Отлично!
Похоже, я совсем сошла с ума.
9400
Светло, темно, светло, темно. Сквозь закрытые веки я ощущала мигание света от деревьев, стоящих вдоль шоссе, по которому мы теперь ехали. Я приоткрыла глаза и увидела, как солнечный свет то и дело появляется и исчезает меж листочков. Если бы я знала азбуку Морзе, как ты знал, я, может, поняла бы, что говорят мне деревья (это были тополя?).
В жизни я часто чувствовала себя одинокой. Я помню моменты, когда я думала: Паула, ты одна. Но только сейчас мне стало ясно, что по-настоящему ты одинок, когда ты остаешься – в остатке. И тогда ты едешь в горы, потому что они такие огромные и величественные, а ты сам такой маленький. И ты надеешься, что это своего рода компенсация, что бесконечность гор может заполнить пространство, которое занимал тот, кто ушел. Что талая вода ледников проникнет в каждую трещину, каждую щелку, и снова все наполнит жизнью. Но никакие горы не могут компенсировать эту пустоту. А потом ты вдруг оказываешься в трейлере рядом со стариком и латентно агрессивной овчаркой.
– Чем старше становишься, тем чаще видишь своих знакомых на похоронах, – вдруг ни с того ни с сего сказал Гельмут.
Я
– Знаете, у меня были знакомые, которых я встречал исключительно на похоронах, – продолжил он. – Это возраст. Лизбет, например, вообще ни одних похорон не пропустила, кроме своих собственных. Да-а. Она была настоящим туристом по кладбищам, это точно. А прошлой осенью она погибла вместе со своим мужем во время похода на парусной яхте. Труп ее мужа выбросило неделю спустя на португальском побережье. От Лизбет – ни следа. Через два месяца поиски прекратили и хоронили пустой гроб. Я тогда многим пытался рассказать, как забавно все это было, но всем это только странным казалось. Ну и ладно. Мне люди тоже странными кажутся.
Я ухмыльнулась, на что Гельмут – полагаю, довольный тем, что я поняла иронию – сидел и тихонько улыбался.
– Ваш брат. Он же умер? – спросил он через некоторое время.
– Да.
– М-м-м…
Он снова замолчал, переключил скорость и взял вправо. Я уже привыкла, что он говорил, только когда это было ему удобно. Мы остановились на обочине проселочной дороги, солнце стояло еще довольно высоко, хотя было уже далеко за полдень, а соцветия рапсового поля оглушали своей желтизной палочки и колбочки сетчатки наших глаз.
– Почему поля не смешивают? – спросил ты меня однажды, когда мы катались на велосипедах и проезжали мимо рапсового поля.
– В каком смысле – не смешивают? – не поняла я и остановилась рядом с твоим велосипедом, с которого ты уже сошел.
– Ну, если сейчас, например, шмель прилетит, а рапс он не любит, он же здесь ничего другого не найдет. Это же глупо. В супермаркете ведь тоже много разного. Иногда мне, например, хочется сыра, а иногда шоколадку. Для животных – лажово.
– Лажово не говорят.
– Ты постоянно говоришь лажа!
– Ладно, хорошо. Во всяком случае, фермеры так делают, потому что так намного эффективнее. Потому что тогда ничего сортировать не придется. Будет просто целая гора рапса. Они его продают, потом из него делают масло и так далее.
На лбу у тебя нарисовалась морщинка.
– Я понимаю, – не останавливался ты, – но это же плохо для природы. Не все животные едят рапс, и не все его любят. А если кто-то из них так устал, что нет сил искать дальше – подсолнух или мак – он же умрет. Он же с голоду умереть может.
– Это да, правильно.
– Давай поедем к фермеру и скажем ему об этом.
– Ой, Тим. Слушай… Ну, мы же не знаем, чье это поле.
– Точно.
Сошлись мы на том, что ты напишешь письмо в Гессенское министерство сельского хозяйства и сообщишь им о своих размышлениях. Ответа, правда, ждать вряд ли стоило.
– Собаку надо вывести погулять, – сказал Гельмут, когда мы отъехали километров тридцать.
– Хорошо, ладно.
– Так. И мне тоже в туалет надо.