Маринка
Шрифт:
— Это которые недавно переехали?
— Да-да…
— Это у которых девчонка маленькая?
— Вот-вот! — оживился Юра.
— Второй этаж. Восьмая квартира.
Юра стал подниматься по лестнице, а мальчуган снова принялся разглядывать свою коленку, видимо не зная, зареветь ли ему и бежать к маме или продолжать прогулку.
Дверь открыл Саша Морозов.
— Ах, это ты! — сказал он приветливо. — Ты за историей? Извини, что я задержал. Сегодня соседка уходила, не с кем было оставить Верочку.
«Какую
— Мальчики, — послышался тоненький голосок, — не шумите в передней! Маринка спит.
— Зайди в комнату, сюда, направо, — понижая голос, сказал Саша.
Он бросился на кухню, где что-то шипело и пахло жареным.
Юра нерешительно вошел в полуоткрытую дверь. В комнате почти не было мебели. Налево от двери стояли сундук и несколько приставленных к нему чемоданов, прикрытых сверху пледом. Направо, из-за ширмы, высовывалась походная «раскидашка». Единственный стол был притиснут куда-то в угол. У самого окна, освещенная бледным зимним солнцем, стояла детская кровать с опущенной сеткой.
Казалось, что все вещи в комнате стоят временно, случайно, что потом будет не так. Только уютная белая кроватка у окна поставлена заботливо и надолго.
В кровати, высоко на пухлых подушках, лежала девочка лет пяти с беленьким лицом и серьезными глазами.
«Таких не бывает, — подумал Юра. — Точно нарисованная».
— Здравствуй, мальчик, — сказала она. — Как тебя зовут?
— Юра.
— А меня Верочка. Садись, поиграй со мной.
Юра опасливо сел на стул, подальше от кровати. Он считал, что все девочки, в особенности маленькие, — пискухи, ябеды и плаксы. Эта была приветливая и тихая.
— Ты что, хвораешь? — спросил он.
— Нет.
— Почему же ты лежишь?
— Я всегда лежу, — ответила она своим спокойным голоском. — У меня ножки не ходят. Это у меня с детства.
Юра невольно посмотрел на тоненькие ноги, чуть приподнимавшие одеяло.
— Это от бомбы. В наш дом бомба попала и всю меня засыпала. Даже не сразу нашли, — прибавила она с гордостью.
— Ты это помнишь?
— Нет, не помню, — она снисходительно усмехнулась, — маленькая была. Это еще давно, еще в самом начале войны.
На одеяле лежали знакомая розовая шапочка и маленький, игрушечный будильник.
— Уже половина девятого! — тревожно сказала девочка, взглянув на часы. — Маринке пора вставать! Экая соня!.. Юра, разбуди ее, пожалуйста, только не испугай, и приведи ко мне. Ах да, ты не знаешь! Она спит за ширмой, на маминой кровати.
Юра шагнул за ширму, ища глазами загадочную Маринку.
Там лежала кукла, раздетая, прикрытая маленьким одеяльцем, а рядом с ней, аккуратно сложенные, платьице, трусики и лифчик.
— Тебе куклу твою принести? — спросил Юра.
— Не куклу, а дочку, — поправила Верочка.
— Ну да, вот эту, с закрывающимися глазами.
— Дочка у меня только одна. Веди ее сюда. А если глаза у нее не откроются, стукни ее по затылочку, только не больно.
Юра неловкими, мужскими руками взял дочку поперек живота и положил ее Верочке на одеяло.
— Вот ее одежки, — сказал он. — А уж по затылочку ты сама стукай: я «не больно» стукать не умею.
— Эх, ты, — сказала Верочка, — неопытный! Разве так детей носят? Ведь она же маленькая! Ей три года.
На вид Маринка была гораздо старше своего возраста. Ее когда-то пышные волосы торчали редкими желтыми пучками, цвет лица был землистый и нездоровый. На правой руке нехватало двух пальцев.
Верочка надела ей трусики и лифчик. Потом, утомленная, откинулась на подушку и доверчиво посмотрела на Юру:
— Надень ей платьице, Юра. Оно очень трудно надевается.
Юра густо покраснел, покосился на дверь и стал быстро напяливать платье, выворачивая кукле руки.
— Не так, не так! — говорила Верочка. — Ты руки сначала, а потом голову. Вот. Теперь застегни.
— Ну и кукла у тебя! — проворчал Юра. — Прямо сложный механизм какой-то. Того и гляди не тот винтик отвинтишь.
— У нее не винтики, а пуговицы, — кротко возразила Верочка. — И ты их не крути, а то оторвешь. Вот и оторвал!.. Ничего, ты возьми иголку и нитку, вон там, в ящичке.
— Что-о?! — воскликнул Юра. — Чтоб я ей пуговицу пришивал? Да я никогда в жизни иголки в руки не брал и не знаю, как это делается!
Саша вошел в комнату:
— Маринка проснулась? Очень хорошо, сейчас она будет есть суп.
— Она не хочет.
— Нет, она хочет. А если не хочет, уговори ее: ты мать.
— Пять ложек, — сказала Верочка.
— Десять!
— Нет, пять!
— Ну хорошо, четырнадцать, — сказал Саша.
— Ну, уж так и быть, четырнадцать.
Каждую ложку Саша подносил сначала к губам Маринки, потом давал Верочке.
— А это что-то очень уж много — четырнадцать! — страдальчески сказала девочка на девятой ложке.
— Ешь, Маринка, с хлебом ешь, поправляйся! — настаивал Саша.
Маринку кормили до тех пор, пока Верочка не проговорила с отчаянием:
— Она не может больше, ее стошнит!
Саша уступил:
— Ну хорошо. Теперь ей спать нужно.
— Она только что спала, Саша!
Саша взял кукольный будильник и быстро перевел стрелку.
— Они отстают. Уже три часа. После обеда детям нужно спать. Только, Верочка, возьми ее к себе, а то ей за ширмой скучно. И сама лежи тихо. Вот так. И ты закрой глаза. Маринка уже спит. Тише. Не шевелись.