Марьинская Аномалия
Шрифт:
Понятно, он теперь политический, фигура важная. Сам милицейский майор Тарасов выдал ему из личных запасов бутылку водки, банку шпрот и пачку сигарет «Гвардейские». Консервный нож, правда, не дал, не положено заключенному, но Петрович и без него обошелся. Сточил о кирпичную стену край банки и открыл ее, родимую, двумя пальцами. Решил запомнить этот случай, пригодится как пример из личной практики для будущей преподавательской работы в разведшколе ЦРУ.
Джейсон, разлегшись на чистой постели в тепле и сухости, пил водку, закусывал шпротами, закуривал гвардейскими сигаретами и чувствовал, что жизнь улыбается.
Водка убывала, но понемногу, душевно, бутылка казалась бесконечной, как жизнь. Потом он, видимо, отрубился. Потому что когда проснулся, бутылка была пуста, шпроты съедены, а в горле была привычная похмельная засуха. Голова гудела отчаянным, безнадежным набатом. Бывший Петрович закурил оставшуюся гвардейскую сигарету, но горький дым только оцарапал и без того воспаленное горло. Нет, жизнь больше не улыбалась ему, наоборот, злорадно скалилась. Джейсон решил, что для начала нужно попить, а еще лучше – выпить. В конце концов, он не просто так, а политический, должны уважать, просто обязаны.
Сначала он стучал в дверь камеры сдержанно, соблюдал свой серьезный политический статус. Потом барабанил руками и ногами. Через полчаса устал и пересох окончательно, как кактус в мексиканской пустыне. Менты так и не появлялись на стук. Это было тем более странно. За свою долгую карьеру в России бывший Петрович сидел не раз и накрепко усвоил, что, по мнению конвойных ментов, нет хуже провинности для зека, чем долбиться в запертую дверь камеры. За это раз-два по роже не отделаешься, крякнуть не успеешь, опустят почки дубинками. Не уважают, значит.
А может, это ФСБ мутит? Выпить дали, а похмелиться – извини-подвинься, свирепел Джейсон.
Пытка у них такая. Звери они. Как были волки позорные, сталинские соколы, бериевские палачи – так и остались. Нет на них никакой международно-правовой управы, не было и не будет. Ничего, вот наши придут…
Еще через час он понял, что ему надо делать. Сами довели. В телогрейке у Джейсона, под воротником, всегда был зашит стальной штырь, вещь полезная в шпионском хозяйстве. Им он быстро открыл замок и потихоньку, по миллиметру, сдвинул засов на двери. Выбрался из камеры бесшумно.
В коридорах УВД было на редкость пустынно. То есть вообще никого. В кабинетах, кстати, тоже. Что за черт полосатый? Впрочем, долго раздумывать было некогда.
Наблюдательный Джейсон запомнил кабинет и тумбочку, откуда Тарасов доставал ему водку. Там, как он предполагал, оказался еще запас, две бутылки. Одну он взял, вторую оставил, не зверь все-таки, не в сталинских застенках воспитывался. Тут же, в кармане висевшего на вешалке кителя, нашел 147 рублей и пистолет Макарова в наплечной кобуре. Потом приложился к водке, запивая ее теплой вонючей водой из графина. Наскоро перекурил поправку.
В голове отпустило и прояснилось. Он уже знал, что будет делать. Как призрак ночи. Как ниндзя. Неуловимый, безжалостный и беспощадный.
Стремительным рывком преодолев крыльцо и двор УВД, он так никого и не встретил. Но это его больше не удивляло. Даже когда услышал в отдалении частую и беспорядочную пальбу, он тоже не удивился. Все понятно. Все так и должно быть. Наши идут, наступают, фак ю, непобедимые рейнджеры, гордо думал Джейсон, пробираясь по безлюдным городским улочкам. То-то все попрятались. Он на ходу прихлебывал из бутылки и радовался. Слезы счастья сами собой текли по небритым щекам. Он дождался.
На окраине города Джейсон купил пива и еще одну водку. Почему-то все киоски и магазинчики по пути не работали, только один был открыт. Продавщица, подавая пластиковый баллон, посмотрела на него диким взглядом. Губы у нее дрожали. Джейсон, как мог, попытался ей объяснить, что американская демократия – это гут, парламент из вери вел, вива ля либерти, цурюк, цурюк бир, фак ю. Продавщица с треском захлопнула перед его носом окошко киоска. Патриотка, наверное.
Тоже можно понять. Он и сам патриот. Он за свою страну любому горло перегрызет, он такой. Джейеон чувствовал, что на старые дрожжи его уже хорошо ведет. Но за победу – святое дело!
«Этот День Победы порохом пропах», – напевал он вражью, но душевную песню, выбираясь из города по задворкам огородов.
На опушке подступающего к Марьинску леса Джейоон устроил себе временный КП и выпил пива. Хотел чуть-чуть, но двухлитровый баллон ушел как-то незаметно. Хорошо, что водка еще оставалась.
Что было дальше, он не очень отчетливо помнит. Замкнуло его. Бывает. Помнит только, что он все шел и шел, а рейнджеры все не появлялись и не появлялись. В памяти еще осталась бензоколонка, где какие-то люди заправляли черную «Волгу». Он спросил одного, в США, мол, в какую сторону идти, а тот его послал по матушке. Патриоты, фак их в бога душу…
Пол Джейсон протрезвел внезапно, рывком. Обнаружил себя бредущим по обочине какого-то загородного шоссе. В кармане он выявил бутылку водки, пистолет Макарова и немного денег. Тут же глотнул и приободрился.
Вдоль дороги стояли обычные российские леса. Было пустынно и тихо. Только навстречу ему шел какой-то замшелый дед, бодро постукивая посохом, не очищенным от березовой коры.
– Здорово, дедуня, – окликнул его бывший Петрович.
Дед остановился, перевел дух и внимательно посмотрел на него. Совсем старый дед, на лице как будто плесень зеленая. Бывает же. А глаза молодые, ехидные такие глазки.
– Здорово, коли не шутишь, – отозвался дед. – Здорово, американский разведчик, – сказал дед.
Джейсон удивился, но не слишком: слухи в Марьинске всегда расходились быстро.
– Наши далеко? – по-деловому спросил его Джейсон.
– Ваши-то? – удивился дед. – Далеко, милый, ох как далеко. За морем-окияном аж.
– А я где?
– Так ить на шоссейке, – подсказал дед. – Верстах в десяти от Марьинска.
Джейсон немного подумал. Вернее, просто помолчал для приличия, потому что ни одна конструктивная мысль, кроме того, что неплохо бы выпить водки, в голову не приходила.