Марий и Сулла. Книга третья
Шрифт:
Сулла отдернул завесу и вошел во вторую часть таблинума.
С потолка спускались на блестящих цепочках фонари-рога, внутри которых помещались лампады, — фитиль, плавающий по маслу. Было светло. Вдоль стен на полках лежали свитки папирусов и пергаментов, глиняные черепки ассиро-вавилонян, римские навощенные дощечки. Это была знаменитая библиотека теосца Апелликонта.
Несколько скрибов, работавших полулежа, встали не торопясь и поклонились господину, а вольноотпущенник Эпикад подошел и поцеловал у него руку.
— Взгляни, на чем мы остановились, —
Эпикад проворно развернул свиток пергамента:
— Остановились мы, господин мой, на словах: «Сулла приказал извлечь труп Мария…»
— Пишите.
Диктатор шагал взад и вперед, и голос его гремел:«…извлечь труп Мария из могилы, привязать к хвосту лошади и волочь мерзкую падаль по площадям и улицам, избивая палками и розгами, а затем оплевать и бросить в реку. Так наказал Сулла, любимец богов, элодея, поднявшего руку на отечество…»
Вошел Хризогон.
— Чего тебе? — нахмурился диктатор.
— Эпистола от Помпея!
— Положи на стол в таблинуме. Сколько раз я приказывал не мешать!
— Господин, гонец ждет ответа… Сулла побагровел.
— Вон! — крикнул он. — Пусть ждет! А ты…
Хризогон опрометью выбежал из библиотеки.
Помпей доносил, что Домиций побежден, война в Африке кончена и на днях легионы отплывут в Италию.
Прочитав эпистолу, Сулла задумался. Помпей оказал ему поддержку во время похода на Рим, был услужлив и предупредителен. Медлительный, важный, он торжественно выступал на улицах, любил обращать на себя внимание мужей, а особенно женщин. Сулла знал об этом и посмеивался:
— Молодость! Хвастовство! Тщеславие! И глупость! Конечно, он одарен военными способностями, он победил популяров в Сицилии и Домиция в Африке, но дать ему, молодому, триумф — это много. Пусть послужит, пусть пройдет ряд магистратур.
Он написал ему ласковое письмо, хвалил за подвиги, спрашивал, окончательно ли сломлен неприятель, но в триумфе отказал.
Прошло несколько недель.
Однажды утром, выехав по обыкновению на прогулку за город в сопровождении Лукулла, Хризогона, Каталины, Красса и нескольких молодых патрициев, Сулла остановил коня. По дороге навстречу им скакали всадники, вздымая клубы пыли. Уздечки лошадей, шлемы и оружие ярко сверкали на солнце.
Не доезжая нескольких шагов, верховые остановились, и Сулла узнал по высокому росту, круглому загорелому лицу и живым, блестящим глазам тучного, широкоплечего Помпея.
— Vivat imperator! — громко закричал Помпей, и его спутники радостно повторили приветствие.
— Vivat victor! [11] — ответил Сулла, сходя с коня. Сняв шапку, он поклонился Помпею.
Помпей вспыхнул от радости и стыда, быстро спешился, поднял руку; сподвижники последовали его примеру.
— Что же мы? — сказал Лукулл спутникам диктатора. — Долой с коней!
Все сошли, кроме Красса. Бледный, он с завистью смотрел на Помпея, думая: «Если бы не я — Сулле никогда бы не взять
Нехотя Красс сошел с коня и стоял, опустив голову. Он был искренно огорчен и считал, что диктатор несправедлив.
Помпей робко подошел к Сулле и, смущаясь, снял шлем и откинул назад длинные черные растрепанные волосы.
— Император, эпистолу твою я получил в пути. Легионы стоят лагерем в нескольких стадиях отсюда. Что прикажешь?
Сулла взглянул на него:
— Государство благодарит тебя за победы… Ты, конечно, достоин награды, но триумф… Подумал ли ты о римских обычаях и законах?
— Император, он достоин! — хором закричали сподвижники Помпея. — Одно твое слово…
Сулла молчал.
— Император, ты могущественен, — сказал дрогнувшим голосом Помпей, — вознагради же своего верного слугу…
— Ты тщеславен, Гней Помпей, — усмехнулся Сулла, — ты любишь блеск, пышность, яркость, восхищение женщин и девушек. А ведь не это украшает воина… Что ж, если ты так жаждешь — быть по-твоему!
И он протянул ему руку.
Кругом зашептались.
Сверкающий шлем поник, криста, задрожав, свесилась, и гордый Помпей прижал руку диктатора к своим губам.
Сулла насмешливо взглянул на него.
— Это еще не всё… Если ты за победы удостоен триумфа, то за подвиги, одержанные в боях, награждаю тебя прозвищем Великого…
Грудь Помпея порывисто вздымалась под блестящей чешуйчатой лорикой. Говорить он не мог, глаза затуманились, и он молча стоял несколько минут.
— Император, — вымолвил он, наконец, преклонив колено, — прозвище Великого достоин носить только один муж — это ты! Зачем же ты лишаешь себя…
— Встань, Гней Помпей! Не подобает величеству пачкать колени в пыли, а я почти завершил свое дело… Потомство назовет меня по заслугам. Остается только победить Сертория — и популяры сломлены… И если Метелл Пий, которого бьет Серторий, не справится, я пошлю Помпея Магна в Испанию!
И, кивнув ему, Сулла вскочил на коня.
XXI
Диктатор отдыхал в кругу друзей.
Чувственные наслаждения уступили место умственным, а так как он после долгого перерыва приступил опять к работам над своими «Достопамятностями», то отдых его заключался в беседах с друзьями, выслушивании мнений по разным вопросам и в обсуждении деятельности выдающихся мужей.
Несколько человек полулежали за столом, на котором сверкали чаши с напитками, вазы с плодами и сладким печеньем. Тонкий запах вин, яблок, груш и гимметмкого меда, особенно любимого хозяином, наполнял таблинум, проникая в атриум, перистиль и спальни. Юная смуглотелая невольница гречанка, вывезенная Суллой из Афин, неслышно ступая по пушистым персидским коврам, наливала вино в чаши.