Мария, княгиня Ростовская
Шрифт:
Немцы, правда, не признавали такого строя, и ставили войско по-своему — тяжёлым тупым клином, «свиньёй». Ростислав усмехнулся — опыт Чудского побоища и Легницы показал, чего стоит немецкий строй. Впрочем, татары и с русским строем справляются, надобно признать честно…
При виде князя русские воины, отдыхавшие у костров, зашевелились, начали вставать. На лицах людей Ростислав увидел явную растерянность и угрюмость — нет особого желания биться со своими же, русичами.
— А ну, ребята, выходи строиться! — гаркнул Ростислав, придерживая танцующего коня. — Нечего носы вешать! Правда
— Да князь Андрей тот и сам разбойник не слабый… — раздался голос из толпы.
— Кто сказал?! — привстал на стременах Ростислав, но спохватился. Не время сейчас разборы устраивать. — Хватит зря болтать! Давай, давай, строиться!
Всё пришло в движение. Конные сбивавлись в сотни, выстраиваясь под значками хорунжих. Рядом с князем на вороном жеребце гарцевал молодцеватый знаменосец, не старше самого Ростислава.
А впереди, на том краю поля, уже грозно щетинились копья ратей князя Даниила. Ростислав Михайлович ощутил под ложечкой сосущий холодок. Много, ох, много…
— А ну, равняй строй!
— … Значит, ещё раз — ты, Василий, ударишь на поляков болеславовых, и литвины тебе помогут. Как дрогнут они, дай сигнал рогом — по сигналу Олтуфий из города выйдет со своими, дабы окончательно опрокинуть левую руку Ростиславу.
— Ясно.
— Тебе, Владислав, надобно опрокинуть литвинов, что вон там, в перелеске стоят. Их вполовину меньше против тебя, но не расслабляйся — воины они добрые, и постараются смешать твои порядки, потому как к бою в лесах приучены.
— Не смешают, князь.
— Ну добро. Выступать токмо по команде!
Даниил надел подшлемник, поданный оруженосцем, натянул шлем.
— Ну а Ростиславом Михайловичем я займусь сам. А также и Филей угорским. Всё, разъехались!
Рати уже выстроились друг против друга. Грозно блестела броня, искрами вспыхивали на солнце наконечники копий, лесом колушущихся над воинами. Сегодня Даниил не стал выдвигать передовой полк. Почти полуторный перевес у него в воинах. Более чем полуторный, если считать гарнизон Ярославля. Гарнизон, это резерв. А вот у Ростислава сил на резерв нет, очевидно — и так-то растянул войска, чтобы поле перекрыть, как должно…
Даниил ещё раз оглянулся на фланги. Разумеется, он правильно поставил войска — поляки против литовцев, а литовцы против поляков. Никогда не следует заставлять воинов сражаться против своих соплеменников, если это хоть как-то возможно. Только вот русичам сегодня приходится биться грудь в грудь — над передовым полком противника реял стяг самого Ростислава. Такова уж, видно, русская доля, всё время стоять насмерть друг против друга…
Даниил коротко кивнул сигнальщику.
— Труби!
Пахло палёным мясом, Вот интересно, почему у них тут всё время пахнет палёным мясом, подумал Бату-хан. Днём и ночью жарят мясо на ханской кухне, а такого запаха нет. А тут раз в неделю кого-нибудь допрашивают, ну два раза, притом не ко всякому калёное железо применяют… А воняет палёным всегда…
Помещение, предназначенное для допросов, было сложено из саманного кирпича, стены без окон имели в толщину локтя три. Двери были двойные, обитые в несколько слоёв войлоком, притом с обоих сторон. Сверху строение было перекрыто в три слоя толстыми брёвнами. Раньше, когда допросы с пристрастием велись в войлочной кибитке, вопли пытаемых нередко мешали спать ханшам. Из этой же комнаты наружу не вырывался ни один звук.
Лежавший на узком топчане голый человек с блестящей, желтоватой кожей, словно выточенная из слоновой кости статуэтка, дышал судорожно и часто, время от времени трудно глотая. Главный палач, здоровенный, бритый налысо араб, одетый лишь в кожаный передник, завернул веко
— Всё, Повелитель. Вряд ли можно вытрясти из него ещё что-то.
Бату-хан сплюнул.
— Ладно, Джабраил, ты сделал всё, что мог. Однако умирать ему рано…
Араб поклонился.
— Это невозможно, Повелитель. Он уже переступил порог, откуда не возвращаются. То, что он пока дышит, не должно вводить тебя в заблуждение.
Бату-хан поморщился, но спорить не стал. Джабраил хорошо знал своё дело. Люди, попавшие к нему в руки, вспоминали всё — даже то, что слышали в утробе своей матери.
Выйдя из пыточной камеры, Бату вновь поёжился. Да, на этот раз он был на волосок от гибели. И не только он, кстати. Человек, лежавший на топчане, был ещё позавчера истопником на кухне, чьей обязанностью было поддерживать огонь в очагах. То, что раб высыпал в котёл с шурпой какой-то порошок, заметили совершенно случайно. Пёс, которому скормили миску остывшего бульона, был ещё жив, но уже не вставал. Рабы же, получившие по миске кушанья, ещё ходили, но с большим трудом, и жар, открывшийся ещё вчера, не спадал, отзываясь тянущей болью в животе.
Разумеется, истопник назвал приметы человека, давшего ему порошок и двадцать золотых в придачу, пообещав ещё сорок после смерти Бату-хана. Раб не особо поверил человеку, но признался под пыткой — беспросветная жизнь ему надоела настолько, что он готов был бы и на больший риск, чтобы вырваться на свободу. Даже двадцать уже полученных золотых могли сделать его состоятельным хозяином где-нибудь в Мазандеране.
Были предприняты энергичные поиски, и сегодня того человека нашли. Выловили из реки, с удавкой на шее. Цепочка оборвалась.
Великий хан грязно выругался. Зачем разматывать всю цепочку, когда и так ясно — на том конце цепи сидит Гуюк со своим китайским змеем, пригретым за пазухой. Мог ли великий Чингис-хан предположить, что главу рода Борджигин будут травить, как крысу в грязной китайской харчевне?
Бату криво ухмыльнулся. Ладно… Любая цепь имеет два конца. В хозяйстве Гуюк-хана полным-полно слуг и рабов, и многие из них тайно мечтают стать свободными и богатыми.
— Ахррр!
Удар! Меч скользнул по щиту, и Ростислав заученным движением отбросил его в сторону, одновременно своим мечом находя прореху в обороне вражьего всадника. Однако и встречный выпад не имел успеха — сунутый без замаха меч наткнулся на закалённую стальную пластину доспеха и соскользнул вбок.