Мария Стюарт. Королева, несущая гибель
Шрифт:
Но оказалось, что подарки закончились, остального придется добиваться своими силами, причем жертвуя хотя бы чем-то. Эта самоуверенная, по сути, девочка не советовалась ни с кем, когда это было возможно, а теперь ей был нужен совет, но дать его оказалось некому. Все оставили Марию Стюарт. Четыре подружки не в счет, они способны посоветовать только фасон очередного наряда, но не в политике.
Все прекрасно понимали, что Екатерина не потерпит рядом оскорбившую ее невестку, Марии придется возвращаться в свою Шотландию.
Конечно, она хорошо знала, что ничего хорошего в Шотландии, которую она так опрометчиво легким росчерком пера отписала Франции, ее не ждет. Едва ли ей простят такое неуважение к стране. Но Мария, видимо, и не собиралась долго оставаться в нелюбимой ею Шотландии, она надеялась достаточно скоро выйти замуж и снова оставить вересковую страну, блистая где-нибудь при другом дворе.
Уже завел разговор о ее браке со своим сыном наследником Карлосом испанский король Филипп. Это было тем более заманчиво, что там правила подруга ее юности Елизавета Валуа. Но король как-то не слишком торопился, не подгонять же его самой! Мария знала себе цену и не собиралась ее снижать! Она должна выйти только за короля либо наследника короны, иначе для королевы Шотландии и вдовствующей королевы Франции и быть не могло!
Мария жила в Реймсе, ведя довольно свободный образ жизни. После своего траура она словно проснулась. Она молода и красива, она живая, любящая веселье, музыку, поэзию, танцы, купающаяся в море вполне заслуженных комплиментов, почему же всего этого нужно лишаться? Только потому, что слабый от рождения юноша все же умер? Но это не вина Марии, даже если бы она не отходила от постели нытика-мужа ни на шаг, его агонию разве что удалось бы протянуть еще на пару месяцев. Но теперь Франциска не было на свете, положенные дни траура прошли, свекрови она не нужна, почему бы не позволить себе жить так, как хочется?
А хотелось весело. При дворе пошли слухи один другого грязней: вдовствующая королева Мария почти открыто живет в Реймсе с сыном коннетабля Франции Анна де Монморанси сиром Анри Данвиллем!
– Ах, она и раньше-то оказывала ему недвусмысленные знаки внимания, а теперь и подавно! – шептались дамы.
– И не говорите! Удивительно только, что они не сообразили сотворить ребенка, выдав его за королевского.
– Что вы! Этого было категорически нельзя, едва ли у короля Франциска были силы на такие подвиги, после которых можно бы заподозрить беременность!
Марии с удовольствием перемывали косточки при дворе, уже даже не намекая, а попросту со смаком передавая пикантные подробности. Конечно, нашлись «добрые» души, постаравшиеся, чтобы эти слухи дошли до ее бывшей свекрови Екатерины Медичи. Королева-мать ничего не ответила на сплетни, но, оставшись одна, дала волю чувствам:
– Шотландская шлюха! Мало того, что эта кобыла столько лет просидела на моей шее и раньше
Камеристка Екатерины подумала, что наставлять рога умершему человеку невозможно, но промолчала, она тоже ненавидела самовлюбленную, как считала, девчонку, нахамившую королеве-матери!
– Давать повод трепать свое имя любому встречному! Вон из Франции! Пусть заводит себе тысячу любовников в своей дикой Шотландии!
Неизвестно, что из слухов было правдой, а что действительно только слухами, но дыма без огня не бывает, тем более потерявший голову Анри Данвилль всюду следовал за своей богиней.
Екатерина Медичи вызвала для разговора отца молодого человека.
Анн де Монморанси был коннетаблем Франции еще при Франциске I, а теперь входил в триумвират, управляющий страной. Ссориться с этим человеком королеве не хотелось совсем, но и допустить, чтобы его сын вместе с ее невесткой позорили имя умершего короля, она тоже не могла. Да и самому Монморанси такое ни к чему, беспутство сына давало возможность каждому еретику бросить коннетаблю в глаза обвинение в недостойном поведении его отпрыска.
Они так давно знали друг друга, что королеве не было необходимости объяснять, что ее беспокоит, герцог сразу дал понять, что разделяет это беспокойство. Екатерина довольно тяжело поднялась с кресла, в котором сидела (все же возраст и многочисленные роды сказывались), сделала знак рукой, чтобы он сидел, и прошла к окну. Коннетабль встал, старая рыцарская закваска не позволяла ему сидеть, когда стоит женщина, тем более эта женщина была его королевой. Полюбовавшись видом из окна, Екатерина вдруг усмехнулась:
– Помните, в день свадьбы Франциска и Марии я сказала вам, что ее будут обуревать низменные страсти, а вы возражали, мол, такая хорошенькая девочка…
Герцог рассмеялся:
– Конечно, помню. Вы удивительно прозорливы, Ваше Величество. Но что теперь делать? Я пытался беседовать со своим сыном, но Анри – словно конь, закусивший удила, который не слушает голоса хозяина и даже не подчиняется плети и узде.
– Я твердо решила отправить Марию Стюарт в ее Шотландию, назначив положенную вдовствующей королеве пенсию. Другого выхода не вижу. Причем я уже давала понять этой особе, что теперь ее не слишком желают видеть при дворе, но она, как и ваш сын, ничего не слышит. Или не желает слышать. – Екатерина вздохнула: – Придется повысить голос!
– А что, если Анри последует за ней?
– Мой друг, Шотландия не Франция, там не потерпят распутства королевы-католички. В лучшем случае вашего Анри выставят вон довольно скоро, в худшем он получит сполна вместе с этой рыжей кобылой.
Монморанси мысленно ахнул от выражения королевы. Научилась у Гизов? Это Франсуа умудрялся говорить подобное даже о Диане де Пуатье, причем во времена ее особо бурного романа с королем. Но королева не де Гиз, видно, хорошо припекло, если уж и она столь крепко выражается…