Марк Бернес в воспоминаниях современников
Шрифт:
Ага! Это уже кое-что! Ведь пародировать можно только что-то характерное, имеющее нечто индивидуальное. Зиновий Гердт показал меня очень похоже, подчеркнув манеру, интонацию. И, как ни странно, это утвердило меня в моей новой профессии, даже придало смелости. Не говоря уже о том, что частые выступления Гердта попросту послужили мне отличной рекламой.
Заметно осмелев, я даже отважился записать на пластинку:
Бухарест, море ласковых улыбок… (1964
(Звучит песня «Тучи над городом встали».)
Слышу эту песню и всегда у меня появляется особое приподнятое настроение…
Вспоминается незабвенный и дорогой моему сердцу образ Кости Жигулева — первый образ, который мне довелось сделать в кино.
В жизни бывают люди и встречи, которые определяют всю нашу судьбу. Для меня таким человеком и стал этот Костя. Он как верный и добрый товарищ взял меня за руку и повел через жизнь. И только потом, когда подводишь итоги, видишь, как много добра сделал тебе этот дорогой человек…
Поэтому, может быть, мне особенно важно рассказать вам о том большом и радостном чувстве, которое я испытал давно, когда я был еще совсем молодым пареньком и пришел пробоваться на свою первую серьезную роль. Чувство, подобное которому я не испытывал уже многие годы работы в кино…
Обычно сыграл актер образ и сбросил его, как змея сбрасывает старую кожу, и ушел дальше в жизнь, в новое творчество, а я со своим героем не смог так просто расстаться. Начать хотя бы с того, что вместе с Костей Жигулевым родилась моя вторая профессия — я начал петь песни.
Критики до сих пор выясняют, что это за новая форма исполнения: можно так петь или нельзя, а режиссеры подхватили и начали эксплуатировать: снимается Марк Бернес — значит, пусть споет песенку. И так как попадались в основном хорошие песни, я привык к своей новой профессии, полюбил ее. Есть даже несколько песен, которым я помог появиться на свет. Вот мы в содружестве с композитором Богословским и поэтами Дыховичным и Слободским сделали песню для моего друга-моряка.
(Звучит песня «На кораблях ходил, бывало, в плаванье».)
Мне понравились стихи Евгения Винокурова из сборника «Синева». Те самые стихи, которые потом стали очень популярной песней о москвичах. Но прежде, чем это случилось, я еще поссорился с автором и полтора месяца надоедал ему, чтобы он переделал конец: вместо плаксивых слов о тополе и опустевшем бульваре написал что-нибудь мужественное и большое. Теперь, когда он написал эти слова, — песня была готова.
(Звучит «Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой».)
Все это было уже позже. А тогда, в самом начале пути, у меня были другие песни. Я их пел, снимался в кино в новых ролях, а сам чувствовал, что Костя Жигулев не отпускает меня, все о нем думаю. И песни-то я выбираю такие, которые понравились бы ему. Протяжные, легкие, с озорством и непонятной грустинкой. И в кино именно на такие роли меня тянет сниматься. Забрал меня в рабство герой — да и только!
А в театре есть такое страшное понятие: актерский штамп. Неужели, думаю, на шаблон меня потянуло? И, конечно, не радуюсь…
Война началась. В жизни каждого из нас она оставила свой страшный след, но самое великое горе легло на плечи простого солдата. Человечество знает, как оно обязано всем русскому солдату. Миллионы их было — людей в серых шинелях, и для меня они стали родными и близкими через моего Жигулева. Есть в его характере такая черта, которая мне лично всего дороже и ближе. Такая особенность русской души, неистребимо веселой, солнечной и — вместе с тем — грустной.
И еще в русском характере есть мужественное, сердечное озорство, то самое, которое я поначалу чуть было не проглядел в своем Жигулеве. Так я впервые почувствовал свою актерскую тему.
Это было в 1943 году, когда я работал над образом Аркадия Дзюбина в фильме «Два бойца». Роль привлекла меня своей красочностью и необычностью. Я понял, что для выражения своей темы можно брать самые разные средства — ведь даже близкие по крови люди могут быть совсем не похожи друг на друга… Все-все у них, у Дзюбина и Жигулева, разное, а где-то в самом главном оба они для меня родные и близкие люди… После этого фильма я уже не обвинял себя, что повторяюсь. Наоборот, мне доставляло радость играть резко непохожих людей, создавать характеры значительные и своеобычные на любом материале…
Но что бы я ни играл: маленькую роль шофера Минутки в «Великом переломе» или Чубука в «Школе мужества» — я всегда играл людей из семейства Жигулевых. Что тут поделаешь, нравятся мне люди трудной судьбы. Их всегда роднят мужество и грустная или озорная усмешка…
Закончить свой концерт мне хочется самой любимой своей песней… Их было что-то около сорока песен, в рождении которых мне довелось принимать участие.
Это самая любимая моя песня, потому что мне кажется, она объединяет семейство Жигулевых с другими семействами, со всеми людьми нашей родины.
(Рассказ о рождении песни «Я люблю тебя, жизнь».)
Так давайте споем ее вместе. Ничего, что теперь многие певцы делают так. Я первый ввел эту манеру петь со зрительным залом. И этот свой приоритет я никому не отдам.
(Зал подхватывает песню «Я люблю тебя, жизнь».)
(1960-е гг.)
ЭДУАРД КОЛМАНОВСКИЙ
Роман с каждой песней
Я познакомился с Марком Наумовичем Бернесом летом 1957 года. Бернес был известнейший киноактер, популярный исполнитель песен. Я же был тогда еще довольно молодым композитором. Не помню, о чем мы говорили первые две минуты, но на третьей Бернес уже рассказывал мне о новой песне Андрея Эшпая и Евгения Винокурова «Москвичи», которую артист недавно записал на грампластинку и в которую был совершенно влюблен.