Марк Бернес
Шрифт:
А вот что вспоминает о своем муже Л. Бернес-Бодрова:
"Марк не пил и не курил. Он был гостеприимный, но не любил приглашать много гостей. Так как он не пил, ему были неинтересны компании, где можно выпить. Если его узнавали в вагоне-ресторане, все считали за честь угостить. Я всегда в таких случаях говорила: "Не трогайте, я за него выпью!"
Марк любил умных людей. Но обширного круга не было. Приходили Френкель, Колмановский, Кармен, Фрез... Здесь они и работали...
С Утесовым они были знакомы, но к Марку он относился несколько свысока. Утесов не терпел соперника, он хотел быть единственным...
Не могу сказать, что Марк близок был с Евтушенко, но Женя тоже бывал у нас.
"Журавли" создавались уже на моих глазах. Из стихов об аварском народе Бернес сделал песню, близкую каждому человеку...
А в самых верхах, в правительстве, Марка не понимали. Его называли "микрофонным" певцом - считалось, что нужен сильный голос. У него была ставка не певца, а "разговорника" - 15 рублей 50 копеек за выступление...
Он не был ни в одной киноделегации, и вообще его не приглашали за границу. Он не лез никуда и был неудобным, принципиальным человеком. Он мог запросто сказать какому-нибудь чину: "Это вранье". Любому. Ему было все равно. Прямо в глаза. Многие его за эту прямоту не любили. Он требовал нормального отношения к работе. С ним было трудно работать. Однажды был жуткий случай. Мы отправились в дальнюю поездку за 60 километров от областного центра. Мало того, что мы опоздали из-за поломки машины, я забыла белую рубашку Марка. Это был такой яростный крик!.. Одному из музыкантов пришлось снять с себя рубашку и отдать Бернесу...
В 1966 году режиссер Владимир Мотыль пригласил Бернеса на эпизодическую роль - полковника Караваева - в свой фильм "Женя, Женечка и "катюша". Фильм имел огромный успех у зрителей, однако критика приняла его прохладно. Про роль Бернеса Л. Рыбак писал: "То, что Бернесу досталась на прощание с кинематографом такая роль, очень обидно. Добрыми намерениями было продиктовано желание напомнить о славном пути, который прошел артист. Но, взявшись за экранное воскрешение дорогого образа, авторы фильма не помогли актеру вернуться в круг прежних героев или расширить этот круг. Связали его неисполнимым желанием: "Мне бы лет двадцать сбросить..." будто и впрямь нет к прошлому возврата. Какая несправедливая, какая безжалостная роль!"
Это была последняя, 35-я по-счету, роль Бернеса в кино. Больше сняться он не успел. В начале июля 1969 года он записал свою последнюю песню "Журавли". Уже больным, похудевшим приехал в студию и отработал сеанс записи до конца. Уехал домой. Вспоминает К. Ваншенкин:
"Когда я последний раз навестил его дома, он лежал на диване, а, прислоненная к стене, стояла на серванте незнакомая мне его фотография. Оказалось, что приезжали снять его для "Кругозора", и он поднялся и надел пиджак.
Он смотрел со снимка живыми, пожалуй, даже веселыми глазами.
– Удачный снимок, - сказал я.
– Это последний, - ответил он спокойно и еще пояснил: - Больше не будет.
– Да брось ты глупости!
– возмутился я и произнес еще какие-то слова.
Он промолчал: он знал лучше".
О тогдашнем состоянии Бернеса можно судить и по такому случаю. Незадолго до смерти он попал в мелкую аварию - его "Волга" столкнулась с "Фольксвагеном". Машина певца была здорово повреждена, однако Бернес, всю жизнь с особенной любовью относившийся к автомобилям, даже не подумал заниматься ее ремонтом. Видимо, чувствовал, что она ему скоро не понадобится. И предчувствия его не обманули.
В июне Бернесу стало плохо. Врачи, обследовавшие его, предположили, что у него инфекционный радикулит. Артиста положили в институт на Хорошевском шоссе. Однако там, при более тщательном обследовании, был поставлен страшный диагноз - неоперабельный рак корня легких. Бернеса срочно перевели на Пироговку к Перельману.
Вспоминает Л. Бодрова-Бернес: "За 51 день его пребывания в больнице я похудела на 18 килограммов. У меня открылось язвенное кровотечение, я не ела, не пила - мне было некогда. Утром бежала в Кунцево. Когда Марк засыпал, я в темноте мчалась к шоссе, чтобы проголосовать и доехать к детям. Когда Марк уже не мог даже голову повернуть, у постели собрались врачи - они знали: начинается агония. Я стояла в торце кровати, держась за ее спинку, и не могла себе позволить плакать - надо было глядеть ему в глаза. Но он все-таки заметил, что я еле держусь на ногах, и сказал: "Уйди, тебе же тяжело". И я чуть-чуть отодвинулась, чтобы скрыться в закутке, он тут же позвал: "Куда ты?" Это были его самые последние слова..."
Марк Бернес скончался в субботу 17 августа 1969 года. А в понедельник готовился к выходу Указ о присвоении ему звания "Народный артист СССР". И так как посмертно этого звания в СССР не давали, то указ, естественно, отменили.
Вспоминает Л. Бодрова-Бернес: "Дальше начались мытарства: где похоронить Бернеса? Еще на Пироговке он шутя сказал: "Было бы хорошо, если бы меня похоронили на Новодевичьем". Но я в ответ только шутила и уводила мужа от мрачных предчувствий... Многие помогли мне, чтобы его действительно похоронили там. Похороны были очень многолюдными. Вокруг Дома кино творилось невообразимое. На кладбище бежали по могилам, чтобы попрощаться. От правительства никто не пришел. Для него артисты были вроде скоморохов, чтобы развлекать. Марк в этом никогда не участвовал..."
Р. S. В августе 1996 года на доме, где в последние годы жил Марк Бернес (на Сухаревской), была открыта мемориальная доска.
В октябре 1997 года многие центральные газеты опубликовали на своих страницах сенсационную новость о том, что вдова артиста Л. Бодрова-Бернес вынуждена судиться с собственным 44-летним сыном Жаном, который претендует на одну из комнат в квартире в доме № 1 по Малой Сухаревской. Что же произошло?
А. Новопольцева в "Комсомольской правде" пишет: "По словам плачущей матери, за все 44 года своей жизни Жан работал от силы лет пять. Красивый мальчик, а потом и красивый мужчина, он, оторвавшись от дома, всегда жил в квартирах своих жен, которые в отличие от него умели зарабатывать деньги. Когда же его нынешняя, четвертая жена Ирина потеряла работу, Жан "нашел выход": предложил матери разменять двухкомнатную квартиру. Когда у него будет свой угол, он сможет его сдавать - то есть наконец-то самостоятельно зарабатывать. Как "настоящий" мужчина.
– Ну как я могу уехать из этого дома?
– сокрушается Лилия Михайловна.
– Здесь фотографии, архивы, здесь все осталось так, как было при жизни Марка, сюда приходят его друзья, на подъезде висит мемориальная доска...
Сын упорно стоит на своем: он не хочет жить в музее. Одна из двух комнат принадлежит ему, и он может делать с ней все что захочет. Чтобы окончательно утвердиться в своем праве на комнату, Жан подал в суд на раздел лицевого счета. "Свою" комнату Жан закрыл на ключ, предварительно выбросив оттуда все вещи родителей, вплоть до мебели. В прихожей у него есть свой стенной шкаф, летом он привозит сюда зимние вещи, зимой - летние. В иных случаях к матери он не заходит...