Марк Красс
Шрифт:
Не только плотскими утехами был силен царь. Митридат мог свободно изъясняться на языках двадцати двух азиатских народов. Его постоянно окружали греческие философы, поэты, историки, музыканты. Он собрал богатейшую коллекцию произведений искусства: картины, статуи, посуда, украшения, оружие, но особенно славилось его собрание драгоценных колец.
Много времени Митридат уделял изучению ядов и противоядий. В этой науке он также немало преуспел. Царь Понта приучил свой организм к действию самых распространенных ядов. И это было весьма кстати: сильный правитель на Востоке всегда вызывал ненависть, страх, зависть, и как следствие возникало желание поскорее от него избавиться. Заговоры следовали один за другим, но Митридату всегда удавалось нанести удар первым. Пощады не было никому: по приказу царя уничтожили его мать, сестру, брата, троих сыновей и столько же дочерей.
Митридат не доверял никому; ему приходилось самому выполнять работу, недостойную царя, а часто и опасную. Однажды он покинул дворец и не давал о себе знать целых четыре месяца. Все считали Митридата погибшим, однако делить власть и наследство царя не спешили. И правильно делали: Митридат вернулся здоровый и невредимый. Оказывается, за это время он обошел всю Переднюю Азию, посетил каждый ее народ, пусть даже самый малочисленный. А спустя несколько месяцев понтийское войско двинулось по пути, пройденному Митридатом.
Война для царя Понта была смыслом жизни, ничто не доставляло ему большего наслаждения, чем звуки битвы: лязг мечей, топот лошадей, крики раненых. Вид поверженного врага приносил царю больше радости, чем многочисленные обитательницы гарема.
Значительных успехов Митридат добился на востоке и на севере: его полководцы Неоптолем и Диофант разбили скифов, тавров, роксоланов и присоединили к Понту богатое Боспорское царство. Митридат покорил Колхиду с крупными торговыми городами Фазисом и Диоскуриадой; Малую Армению он превратил в свою сатрапию. Наконец, царь обратил взор на запад: ему довольно легко удалось овладеть Малой Азией, включая римскую провинцию Азия. Самое время было остановиться, но успехи вскружили голову царя, лавры покорителя мира уже грезились ему наяву.
Высадка войск в Греции была величайшей ошибкой Митридата, и теперь могущественному владыке Востока приходилось смиренно просить мира у авантюриста, никого не представляющего в данный момент и ничего не имеющего, кроме нескольких десятков тысяч легионеров.
Приблизившись к Сулле, Митридат протянул ему руку. Однако тот никак не отреагировал на жест царя.
— Ты не хочешь подать мне руки?! — возмутился Митридат.
— Вначале скажи, согласен ли ты заключить мир на тех условиях, которые я объявил Архелаю.
— Не слишком ли много требуешь, Сулла? Я не твой пленник, за моими плечами стоит огромное войско, готовое умереть за своего повелителя.
— И оно умрет, если ты, царь, будешь несговорчив.
— Довольно угрожать друг другу, — подавил свой гнев Митридат. — Мы встретились для того, чтобы заключить мир.
— Так ты согласен на мои условия? Если нет, я возвращаюсь к легионам.
— Не спеши, проконсул, война не нужна ни мне, ни тебе. Новая битва лишь отдалит тебя от Рима. Нам обоим нужен мир, но твои требования слишком унизительны для царя Понта.
— Что же в них унизительного? Ты сохраняешь свое царство в неприкосновенности, лишь возвращаешь прежним владельцам захваченные земли. Я даже согласен простить резню италиков в Азии и пожать руку, уничтожившую восемьдесят тысяч беззащитных женщин, стариков, младенцев, хотя при других обстоятельствах ее следовало бы отрубить.
— Оставь мне флот и Пафлагонию — она принадлежала Понту до войны.
— Сказал ли тебе Архелай, что я не меняю решений? А теперь, когда мои легионы стоят в Азии, торговаться вообще бессмысленно.
— Честно признаться, когда Архелай уговаривал меня согласиться на твои предложения, я решил, что ты его подкупил. Теперь вижу, что напрасно оскорбил недоверием преданного Архелая. Сулла не стал более сговорчивым даже в виду моего лучшего войска, и мне ничего не остается делать, как принять твой мир.
— Я рад, что ты наконец понял меня и признал свою ошибку. Умение признавать свою неправоту дано лишь сильным людям, — искренне произнес Сулла. — Архелая ты напрасно подозревал в измене; пока тебе служат такие люди, как он, твои дела, Митридат Евпатор, не так уж плохи.
— С тобой, Сулла Счастливый, мы договорились, хотя немного и не так, как мне хотелось… А как быть с Фимбрией? Он доставил мне много неприятностей, и неизвестно, что у него на уме сейчас.
— Фимбрию я беру на себя. Думаю, через несколько дней он протянет медную монетку Харону [12] , чтобы тот перевез его в царство мертвых.
— Буду признателен, если ты избавишь Азию от этого разбойника, — облегченно вздохнул Митридат. — Если мы нашли с тобой общий язык, не обменяться ли нам рукопожатиями?
12
Харон — в греческой мифологии перевозчик душ умерших через Ахеронт (Ахерон), реку в царстве мертвых. У греков существовал обычай класть покойнику в рот мелкую монету, чтобы тот мог расплатиться с Хароном.
— Не вижу для этого препятствий.
— Тогда у меня есть маленькая просьба. Протяни руку первым. Ведь ты при встрече отверг мое приветствие на виду у всего войска…
— Понимаю, понимаю, — кивнул Сулла и протянул руку.
Митридат неторопливо, как и подобает царям, ответил пожатием. Оба войска радостными криками приветствовали примирение недавних врагов. Впрочем, воины Митридата выражали свою радость более бурно и искренне.
Гай Фимбрия
Заключив мир с одним противником, Сулла Счастливый в тот же день повернул легионы на нового врага.
Фимбрия же, наоборот, как только узнал о встрече Суллы и Митридата, стал спешно уводить свое войско в глубь Азии. Имея лишь два неполных легиона, нечего было даже мечтать о победе. Семь легионов Суллы шли по пятам врага, относясь к походу, как к небольшой прогулке. Они настигли грозу Митридата недалеко от лидийского города Фиатиры. Не желая напрасно проливать римскую кровь, Сулла приступил к осадным работам.