Марк Красс
Шрифт:
Красс даже изменился в лице. С удивлением и страхом он уставился на злосчастный камень.
— Откуда он здесь взялся? — с едва заметной дрожью в голосе изумился консул и окинул взором абсолютно чистую мостовую.
Разбираться было некогда.
— Возьми-ка этот камень, Галл, и отнеси в храм, — приказал Красс рабу. — Может, жрецы что-нибудь посоветуют.
Мудрый служитель Юпитера быстро понял, в чем дело.
— Это боги предупреждают тебя, Марк Лициний: сдержи гордыню. Ты смотришь вдаль и строишь грандиозные планы, но не видишь, что делается вокруг тебя, не смотришь себе под ноги.
— Как же мне быть?
— Этот камень можно обратить в доброе знамение.
— Сделай же что-нибудь, добрый жрец! — взмолился Красс.
— Очень дорого будет стоить сие священнодействие. Нужно положить камень на весы, а на вторую чашу насыпать столько серебра, сколько весит преграда на пути к твоей удаче. Серебро пойдет на нужды храма, а камень следует бросить в ту сторону, где находится твой враг.
— Я согласен, — Красс вытер пот со лба. — Галл, беги за серебром, а камень бросьте в сторону Парфии. Враг у меня сейчас один.
На следующий день Красса сопровождал Гней Помпей. Оба консула прекратили многолетнюю вражду, так как их интересы отныне не пересекались. У Красса Помпей нашел сочувствие и понимание, когда его постигло огромное горе — он потерял свою любимую жену, умершую при родах. Со смертью Юлии ничто уже не связывало Помпея с Цезарем, и ранее внушавшим ему немалые опасения. Помпей инстинктивно потянулся к Марку Крассу, словно пытаясь найти у него защиту и спасение от непредсказуемости бывшего тестя…
Памятуя о вчерашнем случае с камнем, который столь дорого ему обошелся, Красс решил путешествовать верхом.
Сегодня Марк Лициний отправился к старинному храму Спасения, возведенному на Квиринале. По пути ему встречалось множество больших и малых храмов, возведенных в разное время. Красс не ставил целью посетить все жилища богов в Риме — это было просто невозможно, — но в некоторые он все-таки заходил. Посещая храм, Красс оставлял жертвоприношения в соответствии со значимостью бога в римской жизни.
— Ты слишком возбужден, Марк. Судя по выражению лица, ты хочешь подарить жрецам все свое состояние.
— Не беспокойся, Гней, когда Красс дает деньги, чувство меры его не покидает.
Подъезжая к Бычьему рынку, спутник Красса, глядя на его высоко поднятую голову, посоветовал:
— Марк, умерь гордыню, впереди храм Скромности.
— Но ведь за ним следует храм Фортуны. Завернем лучше к нему.
В храме богини счастья и удачи всадники надолго не задержались: оставили у подножия статуи Фортуны несколько золотых сестерциев и продолжили путь. Вслед им неслись слова благодарности и пожелания успеха во всех начинаниях от жрецов.
Советы Лицинии и упрямство Красса
Ежедневные хлопоты по подготовке парфянского похода изрядно утомляли Красса. По вечерам консул едва передвигал ноги от усталости, и единственным его желанием было побыстрее добраться до мягкого ложа и до утра забыть о делах.
Сегодня, когда Марк Лициний счел все дела завершенными и приказал готовить постель, явился привратник.
— Господин, к тебе женщина.
— Кто такая? — недовольно спросил консул.
— Она отказалась назвать свое имя, но велела передать: «Тебя хочет видеть та, которая могла стать причиной твоей смерти, но ныне желает уберечь от гибели».
— Нельзя ли от нее избавиться? — Красс с надеждой посмотрел на слугу.
— Вряд ли это возможно — поздняя гостья настроена весьма решительно, — высказал свои наблюдения привратник. — Я не могу прогнать ее как обычную просительницу. По всему видно, она богата и влиятельна, ибо ее сопровождает десяток не самых дешевых рабов.
— Ладно, зови… — озадаченно промолвил триумвир. — Скажи страже у дверей, чтобы не дремала.
Едва гостья вошла, Красс указал ей на стоящий у двери стул:
— Садись.
Сам он благоразумно оставался в противоположном конце комнаты. Первым делом Красс попытался удовлетворить свое любопытство, которое начало брать верх над усталостью:
— Скажи, кто ты, зачем хотела меня видеть и что значат твои слова, переданные привратником?
— Да разве не узнал меня доблестный Марк Лициний Красс? Ты, чьей памяти завидуют все, кто тебя знает, забыл черты лица женщины, которую любил и которая любит тебя до сих пор!
— Лициния! — воскликнул Красс. — Неужели это ты?
Через мгновение самообладание вернулось к консулу. Он открыл дверь и приказал стоявшим на страже легионерам:
— Вы свободны. Свой пост займете через час.
— Ты осторожен, как в молодости, — усмехнулась Лициния, — но, право же, напрасно. Год назад я покинула храм Весты и теперь вольна делать все, что хочу.
— Сколько же тебе лет?
— Считай сам: в восемь лет я стала весталкой, тридцать лет прослужила в храме — таков обязательный срок службы богине Весте. И, как я уже сказала, год назад он закончился.
— Да, немало, — подвел итог Красс и тут же поправился: — Но выглядишь ты прекрасно. Годы не властны над тобой, Лициния.
— Что же ты сразу не узнал меня, старый хитрец? Надеюсь, ты не будешь утверждать, что я совершенно не изменилась за прошедшие годы?
— Во-первых, твое появление стало для меня большой неожиданностью. Во-вторых, ты, конечно, немного изменилась. Но только в лучшую сторону: стала женственнее, желаннее…
— О желаниях помолчи, — оборвала Красса весталка. — Сколько я помню, все твои стремления ограничивались двумя вещами: богатством и славой. Или к старости тебя стали интересовать женщины?