Марка из Анголы
Шрифт:
Юра еще раз перечитал написанное и добавил: «Твой братан...»
Он не успел дочитать в письме последнюю строчку, как в дверь постучались.
— Привет,— на пороге стоял коренастый брюнет,— мы, кажется, знакомы?
— Знакомы,— неуверенно протянул Дима,— проходи, Саш...
Они вошли в комнату. Дима положил на стол конверт и вопросительно посмотрел на брюнета.
«Чего тебе?» — беспокойно спрашивали его глаза.
— Письмишко получил? — начиная разговор, спросил его гость.— От кого, если не секрет?
— От братана. А тебе-то что? — Голос дрогнул.
Дима вспомнил тот день, когда видел младшего брата в последний раз, вспомнил, и краска залила его лицо, обожгла уши.
— От братана, говоришь? — переспросил Саша.— А почему не навещаешь? И в больнице у матери тоже не бываешь?..
— А ты откуда знаешь?
— Я все знаю,— ответил он.
— Ишь какой маг-волшебник. Ясновидец...— протянул Дима.— Но что тебе, собственно, от меня надо? Зачем пришел?
Он действительно не мог взять в толк, почему этот Саша, с которым они всего лишь несколько раз виделись на заводе, вдруг пришел к нему домой и так запросто задает вопросы. Ведь приятелями они не были, да и дел у них общих тоже никогда не было.
— Все некогда из-за гулянок? — проговорил Саша.
— Но ты потише, потише,— огрызнулся Дима.— Тебе-то что? Гуляю на свои... У тебя занимать не стану.
— А я тебе и не дам...
— Ты что, воспитывать меня пришел? — попытался съязвить Дима.
— Да не воспитывать, а просто сказать тебе, что ты подлец, если забыл о матери и братишке...
Этого Дима не ожидал.
Густая краска вновь залила лицо, выступила красными пятнами на шее. Напрягшись, он приблизился вплотную к Саше. Голова его ушла в плечи, в глазах появилась злость.
— Пускать в ход кулаки не советую,— тихо предупредил его тот.— У меня первый... по боксу.— И добавил: — А пришел я по поручению комитета комсомола. Поговорить надо. Садись,— указал он на диван.
Из дому они вышли вместе. Вместе зашли в магазин, потом сели в трамвай и проехали три остановки.
— Ну, прощай. Мне прямо,— сказал Саша.
Дима взял в левую руку большую коробку с тортом «Сюрприз» и протянул ему правую. Он хотел что-то сказать, но только повернулся и быстро зашагал по тихому переулку к большому пятиэтажному дому.
УЧИТЕЛЬ
Он распахнул дверь и застыл на пороге. Залихватская песня, названием которой служила ее первая строчка «В огороде бабка, в огороде дедка», грянула ему навстречу.
Пели все. Особенно старался Макагонов. Шустрый и вертлявый подросток даже привстал от усердия и, закатив глаза, покачивался в такт песне.
Тимур понял, что медлить нельзя, и решительно направился к доске.
Не обращая внимания на учителя, класс продолжал петь. Тимур постучал по столу. Класс пел. Тогда он вскинул руки и начал дирижировать.
Пение прекратилось.
«Ну, вот и все,— подумал Тимур.— Макагонов тоже, кажется, замолчал. Как он мне надоел!!!»
И, уже обращаясь ко всем, произнес:
— Хорошо поете. Только уж больно громко, всю школу небось всполошили...— Он посмотрел на притихший класс и отчего-то развеселился.— А знаете, как пел Шаляпин?
— Тоже громко? — выкрикнул все тот же Макагонов, готовый уже захохотать во всю мочь.
— Не только громко,— успел заметить Тимур.
На память пришли воспоминания Горького о Шаляпине. Захотелось передать их ребятам, рассказать о том ощущении, которое испытывал великий писатель, слушая великого артиста.
В доли секунды выстроился план рассказа. Тимур торопился. Он чувствовал, что вот-вот может оборваться эта тоненькая ниточка неожиданно возникшего у ребят интереса.
И все-таки она оборвалась. Ее Макагонов оборвал.
Подросток поднял руку и, не дожидаясь разрешения, встал из-за стола.
— А все-таки вот так нужно петь? — зло спросил он и грянул залихватскую «Бабку...».
Окна задребезжали от смеха.
Тимур подскочил к Макагонову, стиснул его плечи и... почувствовал удар в грудь.
Срочно собравшийся педсовет исключил Макагонова из школы, но и Тимуру тоже сделал замечание.
— Нельзя так! — говорили ему.— Надо держать себя в руках! Да и классом нужно уметь управлять.
«Ну а зачем все-таки Макагонова исключили? — думал после педсовета Тимур.— Уж не слишком ли это большое наказание? А может быть, так и нужно?.. Не знаю еще всего, ведь первый год работаю».
На другой день, подходя к учительской, Тимур услышал женский голос:
— Я этого так не оставлю! Я буду жаловаться! Учитель тоже еще мне... с учеником подрался!
Он понял, что это была мать Макагонова.
— Но мы исключили вашего сына не только за этот инцидент,— говорил директор.— У него ведь было последнее предупреждение. И вы об этом знаете, а выводов он никаких не делал. Учился плохо, прогуливал, постоянно срывал занятия. Сколько раз мы с вами встречались уже только в этом году?
— Ну, хорошо...— снова заговорила мать. В эту минуту Тимур вошел в учительскую.
— А... вот и Тимур Тимофеевич,— не договорив, обернулась она к нему.— Как же это вы могли ударить моего сына? Какой же вы учитель! И кто вам вообще дал право распускать руки?
«Ударить?.. Распускать руки?.. Ну зачем уж так-то?» Но что-либо объяснять было бесполезно, Макагонова была сильно возбуждена и без остановки сыпала обидные слова.
— Я вам еще покажу!—говорила она.— Вы у меня узнаете, как драться с учениками! Да вас диплома за это лишат, вас посадят...
Тимура, конечно, не посадили и диплома не лишили, но тем не менее после заявления Макагоновой в районо оставаться ему в этой школе признали нецелесообразным.
Устроиться на новое место в середине года оказалось не так просто, но его все-таки взяли.