Маркитант Его Величества
Шрифт:
Стол ломился от еды. Конечно, на нем главенствовала рыба – основной продукт поморов, но присутствовали и борвина из рябчиков, и пироги с грибами и ягодами, и курники с репой, и шанежки, и сочни, и кулебяки… Однако королевой стола была треска – соленая, копченая, вяленая. Недаром жителей Архангельска исстари прозвали «трескоедами». Треска у поморов считалась самой вкусной и здоровой пищей. Даже семга не шла ни в какое сравнение с треской. Семга, конечно, очень ценная и вкусная рыба, но она быстро приедалась. Семга – «царская рыба» – считалась праздничной закуской, и постоянно ею питаться было нельзя. А треска, как и хлеб, не приедалась ни при каких обстоятельствах, утверждали поморы.
Тем не менее без семги не обошлось. Вот только подали ее в виде строганины, что самое то под доброе хлебное вино.
Хорошую строганину приготовить непросто. Этим делом у Ильиных занимался слуга Овдоким, который в первую очередь исполнял обязанности конюха, а во вторую – был на подхвате для любых дел. На строганину шла только живая, не уснувшая в сетях рыба. Накормить гостя строганиной из снулой рыбы считалось оскорблением. Вынув рыбу из сети, нужно было сильно ударить ее головой об лед, а после того, как семга полежит на морозе полчаса, ее слегка разминали, взъерошивали и выпрямляли, чтобы потом окончательно заморозить.
Поначалу гости накинулись именно на строганину. Все хорошо знали, что это наипервейшая закуска, под которую можно выпить четверть хлебного вина и не быть пьяным. Мороз к вечеру усилился, поднялся северный ветер, и гости, пока добрались до усадьбы Ильиных, изрядно продрогли, поэтому крепкое вино полилось как вешняя вода. После строганины подали хлёбово – горячую, изрядно наперченную шафрановую ушицу в «солиле» (общей миске); все схватили по румяной шанежке и дружно заработали деревянными ложками. Когда большая миска показала дно, гости дружно выдохнули: «Ух!», отвалились на спинки стульев, – для передыху – и начались разговоры.
Этот момент Алексашка ждал с нетерпением. За стол его не пригласили – не по чину; он скромно присел в уголке и насторожил уши. Гости люди грамотные, бывалые, и Алексашка ждал интересных историй, которые обычно рассказывал Федор Лыжин и до которых Ильин-младший, мечтавший поездить по миру, был шибко охоч. Но разговор начал Иван Стукачев:
– Вчерась выменял у голландского купца четыре штуки [17] алтабаса [18] , а затем ему же и продал. Вы бы видели его глаза… – Он хохотнул. – Видать, решил, что я умом тронулся. Наверно, впервые в наших краях. Но купил за милую душу. Сделка, конечно, для меня в убыток, но полновесные гульдены [19] , которые он заплатил, я оберну вдвойне.
17
Штука – целый, непочатый рулон ткани.
18
Алтабас – разновидность парчи; плотная шелковая ткань с орнаментом или фоном из золотых или серебряных нитей. Использовалась царским двором и церковью для пошива парадных одежд.
19
Гульден – название серебряной монеты, заменившей золотую, которая чеканилась в Германии в XIV–XV веках. Появление серебряного эквивалента золотого гульдена привело к тому, что золотой гульден с 1559 года стал называться гольдгульденом (Goldgulden), а гульденом, или флорином, стала называться серебряная монета в 60 крейцеров, равноценная золотому гульдену. Серебряный гульден (рейхсгульдинер) весил 24,62 г. (22,9 г чистого серебра).
Все с пониманием покивали и одобрительно зацокали: «Ца-ца-ца…», тем самым удивившись оборотистости Стукачева и поздравив его с торговой удачей.
Купцы-поморы сильно удивляли иноземцев своими странностями. Нередко товар, приобретенный у чужеземного гостя, они тотчас продавали ему же по более низкой цене, но за наличные деньги. Суть таких сделок была предельно проста – русские купцы остро нуждались в наличности, будь то рубли, гульдены или рейхсталеры, которые на внутреннем рынке пользовались большим спросом. Здесь присутствовало одно немаловажное обстоятельство: государство разрешало иноземцам торговать исключительно в Архангельске. Любая торговля в других местах была для них запрещена. Поэтому купец-помор не только покрывал понесенные им убытки, но и получал солидную прибыль, приобретая у соотечественников по дешевке за иностранные деньги товары русского вывоза.
– Хорошо-то, хорошо, – прогудел своим басищем отец Иоанн. – Да вот небесные знамения неблагоприятны и все на русскую землю восходят. Бают, недавно явились на небеси три звезды – едина больше луны, в нощи восходящей, тако и две други, поменьше, шествие имуще от полунощи на юг. Ина звезда зело велика и светла, яко же описано в книге Григория Секбота, который нарицает ее кометой. Когда она являет людям свой лик, их сердца станут свирепы и брани междоусобной быти. Многая радости наполнятся печалями… – Тут он перекрестился и продолжил: – Спаси и сохрани нас, Господи, от бед предстоящих! Я думаю, что комета сия скору кончину знаменаша государя нашега, Федора Алексеевича. Слаб он здоровьем… А в царском чертозе он двух братов своих на трон приведет – Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича.
– Молоды они еще, – сказал Федор Лыжин. – Бояре Милославские не позволят. Знающие люди грят, что сестра евойная, Софья Алексеевна, давно примеряет царский венец. Конешно, девка она видная и грамотная, кумекает по-латыни, польский язык знает, даже стихи пишет. С виду богобоязненная, смиренная, ну дак кто ж не знает, что в тихом болоте черти водятся… – При этих словах иерей с осуждением перекрестился. – Любит она власть, ох, любит. А там и до греха недалеко. Царевичи-то еще мальцы…
– А нам то что? – зашевелился Демьян Онисимович. – Наше дело торговое, купи-продай. Казну государеву при любом царе наполнять надобно. Уж как они там трон поделят, то не наше дело.
– И то верно, – дружно согласились гости и на том разговоры на время прекратились, потому как подали треску с пылу с жару, запеченную по-поморски в овальной глиняной миске, которая называлась «латка». Духмяная треска с луком и сметаной, которую запивали хмельным мёдом, вызвала у Алексашки обильное слюноотделение, и он, тихо покинув горницу, шмыгнул на поварню.
Там священнодействовала мать Алексашки, которую звали Иринья, и младшая сестра Ховронья. Второй сестры Евдошки, старшей, не было; поди, сидит где-нибудь в углу, читает. Шибко грамотная. Ее треской не корми, а дай почитать какую-нибудь книгу. Отец с каждой поездки привозил что-нибудь новенькое, и что характерно, не скупился, хотя книги очень дороги. Евдошка и языки иноземные знает, не меньше, чем Алексашка, и политесу обучена. Девка статная, купцы знакомые норовят сватов заслать, да отец почему-то уперся – нет, и все тут. Поди, королевича заморского Евдошке ищет…
Мать с изрядно округлившимся животом ходит по поварне как утка, переваливаясь с боку на бок. Алексашка знал, что ей немало досталось, когда он был совсем маленьким. Ильины жили тогда бедно, перебивались с хлеба на воду, да и то на хлеб иногда денег не хватало, пока отец не стал ходить летом на Варзугу добывать жемчуг. Ему здорово повезло – он нашел поистине золотое дно. В реке, которая впадала в Варзугу, раковины-жемчужницы даже искать не нужно было; они лежали на песчаном мелководье прямо под ногами, притом жемчуг в основном был крупный, дорогой. Видимо, до этих мест еще никто не добирался.
Конечно, когда отец взял то, что само шло в руки, ему пришлось забираться поглубже. Чтобы найти раковину-жемчужницу поморы использовали незамысловатое приспособление – «водогляд». Он представлял собой полую берестяную трубу (бурак) с полсажени в длину, которую отец сквозь отверстие в плоту опускал одним концом под воду, а к другому – верхнему – плотно прижимался лицом, разглядывая дно реки. Благодаря «водогляду» можно было хорошо разглядеть все лежащие на дне предметы.
Отец искал тонкие бороздки, которые оставляли ползущие по речному песку жемчужницы. По этим следам он без особого труда находил раковину. Но, прежде чем достать ее из воды, отец пристально рассматривал раковину и по известным ему признакам решал, есть ли в ней жемчуг. Если она была небольшой по размеру, с гладкими створками, это означало, что раковина молодая и здоровая, следовательно, жемчуга в ней, скорее всего, нет. Зато в крупной старой раковине с неровными выпуклыми створками вполне могла оказаться заветная жемчужина.