Маркиз де Карабас
Шрифт:
— Еще бы ему не отказаться, — ухмыльнулся Констан. — Причина здесь проста.
Белланже заявил, что больше ничего не желает слушать, и Кантэн оставил попытки изменить ход событий, который принял слишком угрожающий характер.
На небольшом дворе перед домом они увидели шумную толпу. Множество народа окружило три сотни шуанов и солдат эмигрантских полков, вернувшихся с Констаном. На участников неудачного похода сыпались бесчисленные вопросы.
Взмокший от жары Кадудаль, вытирая пот с лица, встретил их на пороге дома.
— Прекрасный финал, господа, — с издевкой проговорил он. — После всего случившегося
Кантэн отвел его в сторону и в нескольких словах рассказал, что произошло.
— Отлично, — ответил шуан. — Пусть перережут друг другу глотки. Жаль, что это не случилось раньше.
Констан нашел сторонника в лице господина де Лантиви, и несколько человек, — в том числе и Кадудаль, который, как он сказал Кантэну, не хотел пропустить забавного зрелища — украдкой вышли из деревни. Для поединка выбрали тихий участок луга, орошаемого мелким ручейком. Здесь, под раскаленным летним небом, напоминающим отполированный стальной купол, двое мужчин, чье безрассудство обрекло экспедицию на неудачу, оставшись в рубашках и брюках, встали друг против друга со шпагами в руках.
Поединок был коротким, и его исход поразил Кантэна. Оба противника были одного роста, обладали одинаковой силой и дистанцией удара. Но природная неуклюжесть стесняла движения Констана, и Белланже намного превосходил его в искусстве фехтования. Однако, либо гнев, возможно, смешанный с мучительными сомнениями, затуманил рассудок виконта, либо трусость, маскируемая напыщенным видом, заставила его сделать неверное движение, и неумелый противник через несколько мгновений насквозь пронзил его шпагой.
Так, в самом цвете лет этот безрассудный, глупый человек погиб, защищая честь изменившей ему женщины, самое имя которой вскоре стало символом распутства.
Глава VIII
КАТАСТРОФА
— Дурак, зачем он связался с вами? — так отозвался о поединке Кадудаль, обратясь к господину де Шеньеру.
На губах Констана появилась жестокая улыбка. Победа над человеком с репутацией отличного фехтовальщика несколько вскружила ему голову.
— Я не оставил ему другого выбора, — похвастался он.
— И впрямь не оставили. Но он был слишком глуп, чтобы понять это. Шевалье Тэнтеньяк обещал отдать вас под военный трибунал за несоблюдение субординации, как преемнику шевалье господину де Белланже следовало приказать арестовать вас и расстрелять. На его месте я так бы и поступил. Куда уж мне до такого блестящего дворянина, сверхчувствительного к вопросам чести, хоть голова у меня будет покрепче. И вот теперь господа из «Верных трону» избрали вас преемником вашей жертвы. Черт возьми, это достойный венец всей комедии.
Именно так и случилось. Несколько офицеров из полка «Верные трону», свидетелей поединка, предложили Ла Уссэ принять на себя командование. Однако Ла Уссэ, напуганный бедственным положением, в котором они оказались, наотрез отказался от такой ответственности. После чего за отсутствием Ла Марша их выбор пал на Шеньера, возможно только потому, что они полагали, будто он, как раньше Тэнтеньяк, пользуется влиянием среди шуанов.
Констан с готовностью согласился и назначил членами штаба Ла Уссэ, Лантиви, которого сделал своим заместителем, и Сен-Режана, заменившего Кадудаля, поскольку тот отказался служить при новом начальстве. Ла Марша решили ввести в штаб после соединения с основными силами полка «Верные трону», оставшимися в Малетруа.
Кантэна, который при создавшемся положении оставался единственным представителем Пюизе, из числа членов штаба исключили. Он не стал возражать.
— В вашей семье еще много таких болванов, как ваш любезный кузен? — спросил его Кадудаль. — Принять командование после того, что он сделал для провала всего предприятия, значит бросать вызов судьбе. Не хотел бы я быть в его шкуре, когда он встретится с графом Жозефом. А тем временем, пойду я с ними или нет, зависит от того, куда он направится. Настроение у моих ребят не самое лучшее. Больше они не позволят впутать себя в дурацкую авантюру.
Однако новый командующий решил вернуться с армией на Киброн.
— Никак не ожидал от него такого решения, — заметил Кадудаль, — и прежде всего потому, что в нем есть смысл.
На следующее утро они выступили в обратный путь и в Малетруа соединились с оставшимися там эмигрантами. В воскресенье вечером армия вступила в Жослэн. Город еще не оправился от ее первого прохода, жители оказали военным самый холодный прием и не без злорадства поделились с ними неутешительными слухами.
До них дошли вести о крупном сражении, которое два дня назад произошло на Киброне и в котором Королевская католическая армия была наголову разбита. В понедельник утром перед самым выходом армии из города пришло подтверждение горестного известия. Но они все еще отказывались верить. Атака роялистов провалилась из-за того, что армия Тэнтеньяка одновременно с ними не нанесла удар в тыл противника. Но они продолжали цепляться за надежду, что размеры поражения преувеличены слухами. Не верилось, что Королевская армия может потерпеть столь сокрушительное поражение.
Тем не менее, некоторые шуаны этому поверили и отказались идти дальше. Их обманули, предали, к ним относились с презрением те, рядом с кем и за кого они пришли сражаться. Их ждал созревший урожай, и они вернулись к своим полям.
В результате, когда вечером того же дня Констан ехал по аллеи Кэтлегона, где был назначен новый привал, за ним следовало не более двух тысяч человек — все, что осталось от десятитысячной армии, с которой неделю назад Тэнтеньяк выступил в поход.
К ярости Констана виконтессы в замке не оказалось, и когда он сердито спросил, куда она отправилась, ответом ему послужила только горькая шутка Кантэна: — Ищите ее в лагере Гоша.
Разочарованного невозможностью удовлетворить чувство мести, Констана, казалось, мало заботило то обстоятельство, что его матушка и кузина уехали вместе со всеми.
В Кэтлегоне не было дам, которые встретили бы их, пировали бы с ними. Замок покинули все, кроме тяжелораненых, которым нельзя было передвигаться, да нескольких крестьян, из сострадания оставшихся за ними ухаживать.
Прибывшие застыли там около десятка офицеров из полка «Людовики Франции», беженцев с Киброна; капитан де Гернисак, дальний родственник дю Грего, привел из в замок искать убежища.