Маркиз де Сад

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, французский писатель и философ, родился в знатной семье, получил блестящее воспитание, отличился на военной службе. Он мог продолжить военную карьеру, получить придворную должность, приумножить доходность своих земель и рачительно распорядиться приданым жены. Мог эмигрировать во время революции. Мог быть счастливым в семейной жизни. Он стал маркизом де Садом, «божественным» маркизом, героем скандальной хроники и автором «ужасных», «адских», «омерзительных» (отрицательные эпитеты можно продолжать до бесконечности) романов. Решил не заметить революции, потом попытался приспособиться к ней и, увлекшись, едва не пал ее жертвой. Внимавший только собственным желаниям и страстям, провел в заключении почти тридцать лет и придумал замкнутый мир либертенов, породивший вселенскую философию зла.

Имя его так или иначе известно

всем — от него был образован термин «садизм», и имя писателя, пожелавшего разрушить все человеческие идеалы и заменить их своим образом мыслей, приобрело нарицательный характер. В его романах, наполненных описаниями эротических «отклонений», как называл свои фантазии сам де Сад, исследуется феномен, названный по имени автора. Но клинические рамки понятия «садизм» давно размылись, и сейчас этот термин, превосходно прижившийся в русском языке, звучит и когда сильный с видимым удовольствием и без всяких на то причин издевается над слабым, и когда речь заходит о черном юморе.

Как справедливо подчеркнуто, сексуальные фантазмы маркиза, выплеснутые им на бумагу, не имеют никакого отношения к медицине. Тем не менее, открыв любой из «непристойных» романов де Сада, будь то «Сто двадцать дней Содома», «Новая Жюстина», «Преуспеяния порока» или «Философия в будуаре», невольно ловишь себя на мысли: в самом деле, не случилось ли у автора помрачение рассудка? А может, он просто смеется над своими читателями, предлагая им бесконечные описания сексуальных извращений, перемежающиеся длинными назидательными пассажами, в которых его герои-либертены убеждают друг друга в том, что зло заложено в самой природе, а потому любое преступление является исполнением законов природы? И читателю, предположившему, что перед ним беллетристический, художественный роман, любое из этих сочинений может показаться на удивление скучным. Ибо помимо приумножения числа жертв, истребленных либертенами ради удовлетворения своих страстей, и перечисления способов убийства все тех же несчастных бессловесных жертв в упомянутых сочинениях, в сущности, не происходит ничего. И происходить не может, так как описания непристойностей являются своеобразными иллюстрациями основного текста, а именно рассуждений героев, из которых, страница за страницей, складывается единый объемный трактат, излагающий принципы садической философии. «Безнравственные» сочинения де Сада — это прежде всего философские труды, созданные интеллектуалом эпохи Просвещения, когда атеизм и механистический взгляд на человека были нормой и все признавали власть разума над чувствами; де Сада, как и многих его современников, интересовали страсти, а не жизненное правдоподобие. Обилие философии лишило романы Сада собственно романности, а непристойные описания затмили философский аспект его сочинений, и они надолго остались непонятыми. Хотя, наверно, каждое время понимает труды маркиза по-своему, ведь чем дальше в Историю уходит от нас автор, тем больше мы приписываем ему наших собственных мыслей, наших постоянно меняющихся представлений о мире.

После прочтения «ужасных» романов де Сада у многих возникает вопрос: что за человек был их автор? Почему решил поднять на щит зло, объявить преступление единственной нормой поведения? Связать преступление с сексуальным желанием? Почему решил отринуть Бога, а вместе с ним и мораль, и нравственные нормы? Что водило его пером: озлобленность, месть, ярость или холодный расчет? А может быть, желание посмеяться над читателем, который воспримет его умозаключения всерьез? Попытается отыскать тропинку сквозь тщательно сконструированные дебри преступлений?

С какой бы стороны ни подошли мы к сочинениям де Сада, образ автора вырисовывается неоднозначный. Почти половину жизни, точнее двадцать восемь лет, маркиз провел в заключении, куда его отправили не за свободомыслие, а за разврат, богохульство и нанесение телесных повреждений публичным женщинам. При Старом порядке [1] нравы в среде французской аристократии царили не пуританские, и де Сад, принадлежавший к старинному аристократическому семейству юга Франции, не усматривал в своем поведении ничего, что заслуживало бы столь сурового наказания. В самом деле, если бы во времена де Сада полиция давала ход каждому делу о безнравственном поведении аристократов, то к началу Французской революции большая часть дворян сидела бы в тюрьмах. Поэтому общество закрыло бы глаза и на проделки маркиза, если бы его похождения не сопровождались надругательствами над предметами культа и оскорбительными речами в адрес церкви и ее учения. Хотя форма антиклерикального протеста маркиза больше напоминала злостное хулиганство, нежели проявление свободомыслия.

«Вечный узник», де Сад вписался в ставший расхожим образ проклятого писателя, гения, творившего вопреки постоянно преследующим

его несчастьям. В этом сложившемся стереотипе писательский труд связан с бесконечным преодолением препятствий, сам писатель несчастен в личной жизни, не понят обществом, а созданные им шедевры никто не ценит. На первый взгляд маркиз де Сад стереотипу вполне соответствовал: почти половину сочинений написал в тюрьме, женился из-за денег, при всех режимах оказывался за решеткой, вел постоянные войны с тюремщиками, тщетно добивался признания как драматург и отчаянно отрекался от «жестоких» романов, посмертно снискавших ему мировую славу и предугаданное им бессмертие.

Но в реальной жизни люди редко укладываются в схему, не укладывался в нее и де Сад. Непризнанный, а вернее, печально признанный при жизни «литератор», как стал называть себя маркиз после отмены дворянских титулов, был необычайно противоречивой личностью, впитавшей в себя и пороки, и достоинства своего времени. А в силу своего характера обращал себе во вред даже свои достоинства. Энциклопедически образованный, он соединял экскурсы философа и эрудита с описаниями самого разнузданного разврата, вызывал негодование критиков-литераторов, а затем раздраженно отвечал, что не имеет отношения к автору «этих мерзостей». И обуреваемый жаждой литературной славы, вновь создавал очередное сочинение о царстве зла и преступления. Всю жизнь увлекался театром, но профессионально заняться им смог только в лечебнице для душевнобольных, добивался известности как драматург, но снискал ее как режиссер-постановщик. Владел обширными землями, тремя замками, но вечно нуждался. Имел любящую жену, но, сам того не замечая, сделал все, чтобы оттолкнуть ее, и она подала на развод. Питал иллюзии о неприступности своего замка, но был арестован именно в нем. Всюду видел «врагов», в словесных баталиях всегда нападал первым, не задумываясь оскорблял противника, а затем восклицал: «Как я несчастлив!»

Любитель, поклонник и знаток театра, он неудачно выступал на театральной сцене и не слишком блистательно — на сцене своей собственной жизни. Вынужденный в пятьдесят лет искать себе амплуа в новом, революционном мире, отметавшем старые порядки, а заодно и людей, эти порядки поддерживавших, маркиз попытался сыграть роль «гражданина» Луи Сада из рода «почтенных земледельцев». Сначала ему это удалось, и он даже выбился в первый состав, сочиняя на заказ революционные речи, но полное неприятие чьих-либо убеждений, кроме своих собственных, не позволили ему с должной убедительностью исполнить роль санкюлота, и он очутился за решеткой. Капризный, высокомерный, обидчивый, вспыльчивый, всю жизнь лелеявший собственные сексуальные проблемы, он был вечно раздираем двумя взаимоисключающими желаниями — затвориться в четырех стенах собственного мира и купаться в лучах общественного признания.

Де Сад не мог примириться с окружавшими его устоями и от этого чувствовал себя несчастливым. Он не был бунтарем против какого-либо определенного порядка, он был против порядка вообще, против всего, что так или иначе препятствовало осуществлению его желаний. А так как многие его желания реализовать было невозможно, постоянное недовольство делало характер его еще более желчным и раздражительным. Не получая желаемого признания, он уходил в себя и страничка за страничкой строил свой собственный мир, где наслаждение сливалось с властью посредством преступления.

До революции жизнь де Сада была драмой несчастливого человека в обществе наслаждения. Во время революции жизнь его стала драмой затворника, попавшего в страшный вихрь истории. Жизнь несчастливого господина де Сада сравнима с пьесой для одного актера, этим же актером и сочиненной. Автор писал, а актер исполнял, и ни один не обращал внимания на пристрастия зрительного зала, а потому оскорбленная публика освистывала его и забрасывала гнилыми помидорами.

Эпоха Просвещения искала причины возникновения зла и пути борьбы с ним. Де Сад возвел зло в абсолют, продемонстрировал, как восславленный просветителями разум без труда превращал преступление в наслаждение, а свобода не сочеталась ни с равенством, ни с братством, а, наоборот, швыряла людей в бездну одиночества. В период, когда закладывались основы современного миропорядка, де Сад писал о том, что абстрактные институты, выработанные ради счастья всего человечества, с легкостью оборачивались против каждой личности в отдельности, ибо каждый человек неповторим, каждый наделен одному ему присущими страстями. Правда, у де Сада только преступные страсти считаются естественными, «правильными», а приверженность к добродетелям оказывается «неправильной» и терпит крах. В эпоху грандиозных потрясений, вызванных Французской революцией, наверное, только человек, полностью погруженный в собственный внутренний мир, живущий, согласно созданному де Садом термину, в полном «изолизме», мог поставить такой масштабный теоретический эксперимент по распространению зла, царящего в природе, на венец ее творения — человека. Впрочем, согласно де Саду, в глазах Природы человек значил не более, чем «домашняя муха или таракан». Но эти утверждения нисколько не соответствовали мироощущению самого маркиза, всегда утверждавшего свою уникальность и приходившего в ярость оттого, что никто не хотел этого понять и принять. И это неприятие не добавляло ему счастья.