Маркиза де Помпадур. Три жизни великой куртизанки
Шрифт:
«Счастливчиком» оказался племянник месье де Турнэма – Шарль Ле Норман д’Этиоль. Он был сыном Эрве Ле Нормана, генерального казначея монетного двора, и Элизабет де Франчини. А еще он был на четыре с половиной года старше Жанны-Антуанетты, и поначалу идея брака с «какой-то там Пуассон» не показалась молодому человеку удачной. Но дядя сумел сделать ему предложение, от которого так просто не отказываются: он сказал, что всю жизнь будет оплачивать все его расходы из первой половины своего огромного состояния, а после смерти пообещал оставить в наследство и вторую половину.
Новоявленный жених был мал ростом и совершенно некрасив, но зато теперь он стал невероятно богат. Конечно, Шарль д’Этиоль явно не тянул на сказочного принца, но и рохлей, каковым его ныне
Так девица Пуассон рассталась со своей незавидной фамилией [2] и стала именоваться мадам д’Этиоль.
Понятно, что это была далеко не женитьба по любви, но Жанна-Антуанетта поначалу очень старалась сделать свой вынужденный брак счастливым. Отогнав страх и брезгливость, она отдала себя на волю и фантазию мужа, который, в сущности, был неплохим человеком. Оказалось, что она имеет дело не с новичком. И это было весьма кстати, ибо превращение в настоящую женщину входило в ее долгосрочные планы, а женщинами девушки сами собой не становятся.
2
Пуассон (poisson) по-французски – это «рыба».
Она с покорностью стала принимать его поцелуи. Его руки блуждали по ее телу, но, получая столь долгожданную ласку, она вдруг поняла, что не ощущает той захватывающей радости, о которой столько слышала и столько мечтала. Реальная действительность, несмотря на старания мужа, оказалась гораздо скромнее предчувствия наслаждений, и Жанна-Антуанетта поначалу списала это на недостаток опыта, даже не подозревая, что очень скоро эта ее холодность станет для нее очень большой проблемой.
Конечно же, она не показала и вида, живописно расписав новизну и неожиданность подаренных ей ощущений. Шарль д’Этиоль был очень горд собой, а сама Жанна-Антуанетта довольствовалась лишь тем, что мучивший ее столь долгое время голод исчез. Теперь никаких иллюзий относительно физической стороны брака у нее не оставалось. Спасибо хоть на этом. Немного больно, чуть-чуть приятно и очень смешно, когда смотришь на себя как бы со стороны. Короче говоря, вполне терпимо.
Но самое главное, что поняла Жанна-Антуанетта, заключалось в том, что мужчины в любви видят и чувствуют лишь самих себя. С одной стороны, это плохо, но это при условии, если тебе самой от этого мужчины что-то надо.
С другой стороны, это здорово, ведь мужчину оказалось очень легко обмануть. Для этого достаточно было убрать куда подальше скромность, немного постонать, изобразить легкую дрожь и сказать что-нибудь вроде «Все было прекрасно, любимый!»
Двух недель «медового месяца» Жанне-Антуанетте оказалось достаточно, чтобы забеременеть, и четко по графику к 26 декабря она родила мужу мальчика, но тот, к несчастью, не прожил и нескольких недель. После этого 10 августа 1744 года она родила дочь.
Рожала Жанна-Антуанетта мучительно. Шарль д’Этиоль, не находивший себе места от ее криков, явился к месье де Турнэму и, чуть не плача, принялся жаловаться:
– Дядюшка, моя жена рожает, и я не могу больше оставаться подле нее. Ее крики выворачивают мне душу!
– И ты пришел ко мне набраться храбрости? – спросил де Турнэм. – Бедняга! Как ты взволнован! Но ты правильно сделал, что пришел ко мне, смею тебя уверить…
Шарль провел у дяди около двух часов, пока один из слуг не примчался и не доложил, что мадам д’Этиоль родила девочку и чувствует себя хорошо.
При этом известии месье де Турнэм обнял племянника и сказал:
– Теперь ступай поцеловать свою дочь.
Новорожденную крестили в церкви Сент-Осташ и нарекли Александриной.
Сходство Александрины с матерью было так поразительно, что даже изумляло. Глядя на ее лицо, можно было подумать, что это лицо Жанны-Антуанетты в уменьшающем реальные размеры зеркале. Девочке, в отличие от брата, суждено будет прожить подольше, а именно десять лет.
Постепенно Шарль д’Этиоль привык к обходительности и веселому нраву своей жены. Все в ее руках спорилось, друзья и слуги приняли ее безоговорочно, а в постели она была неизменно изобретательна и благодарна. Больше всего ему понравилось то, что Жанна-Антуанетта оказалась абсолютно раскрепощенной и всегда рассказывала ему о своих желаниях и ощущениях. Когда она говорила, что «ей так хорошо» и она «вся дрожит, как в лихорадке», он не сомневался: она говорит правду. Ее откровенные рассказы волновали и возбуждали Шарля. С каждым разом он все выше и выше поднимался в собственных глазах, совершенно не подозревая, до какой же степени все это не соответствовало реальной действительности.
На самом деле, конечный восторг всегда испытывал только он, но большего Жанна-Антуанетта и не желала. В ее голове в это время теснились совсем другие мысли: если она так быстро научилась нравиться мужу, то сумеет понравиться и королю, вот только подвернулся бы подходящий случай…
Вскоре Шарль д’Этиоль незаметно для самого себя полюбил свою жену, и ему стало казаться, что они вместе уже много-много счастливых лет. Так иногда бывает, иначе не существовала бы поговорка «стерпится – слюбится». Но более всего удивительно было то, что он не просто полюбил Жанну-Антуанетту – он буквально преклонялся перед ней, боготворил и готов был исполнить любые ее желания. В своем замке он устроил для жены домашний театр с настоящей сценой, занавесом и кулисами. Лошади и экипажи, платья и драгоценности мадам д’Этиоль очень скоро стали вызывать зависть соседей.
Каждый день Шарль дарил жене цветы и говорил, что любит ее. Она же, смеясь, отвечала, что тоже любит его и никогда не оставит, разве что только ради самого короля. Шарль непринужденно смеялся в ответ. Ему очень нравилась непосредственность супруги, и это ее высказывание даже стало чем-то вроде семейной шутки, но, как потом оказалось, мадам д’Этиоль и не думала шутить.
По словам братьев Гонкуров, «это замужество не было для нее ни целью, ни завершающим этапом, оно было средством, переходным этапом». Цель состояла в том, чтобы любыми правдами и неправдами познакомиться с королем. Титул сеньора д’Этиоля был ей для этого нужен. Вот и все.
Замок Этиоль – это, конечно, хорошо, но все же это жалкая провинция. Жанна-Антуанетта мечтала совсем о другом. Будучи натурой деятельной и решительной, и к тому же вошедшей теперь в благородное общество (она посещала литературный салон мадам де Тансен, близкой подруги своей матери), она решила создать свой салон, где собирались бы интересные ей люди. И она создала его в своем парижском доме, подаренном ей месье де Туризмом.
Сначала общество, собиравшееся у мадам д’Этиоль, не было самым изысканным и многочисленным: в него входили мадам Пуассон, «друг семьи» де Турнэм, писатель Бернар де Фонтенелль, математик Мопертюи и еще пара особ не самого завидного происхождения. Чуть позже она сдружилась с энциклопедистами – писателями и философами, как раз в то время работавшими над составлением большой энциклопедии человеческих знаний. Кому-то это может показаться странным, но Жанна-Антуанетта была интересна им. Можно только предполагать, чем интересна, но уж точно не только великолепным токайским вином, которое подавали в ее салоне. Двадцатилетняя женщина обладала острым и гибким умом, показывала себя начитанной, оригинальной в суждениях и знакомой с основами различных наук. Через месье де Турнэма она была дружна со знаменитым Франсуа-Мари Аруэ, известным как гениальный Вольтер. А еще она была богата и весьма привлекательна внешне. Что еще нужно для того, чтобы вокруг толпились мужчины?