Маркус Вольф
Шрифт:
А в Восточном Берлине, который уже не был отделен от Западного, по дорожке заброшенного сада одиноко вышагивал старый ссутулившийся человек в надвинутой на глаза шляпе. Рядом с ним шла его жена — она боялась отпускать мужа одного. Врачи диагностировали у него общий склероз, подагру, старческое слабоумие и болезнь Паркинсона.
Эксперты пришли к прискорбному выводу: «Мыслительные способности ограничены кругом повседневных личных и семейных забот. При оценке всего остального исходит из привычной точки зрения и усвоенных политических догм. Очевидно полное непонимание нынешнего положения вещей».
Лишь одно чувство
Бывший министр государственной безопасности Эрих Мильке не отваживался даже по ночам подышать воздухом на крошечном балконе. Боялся подойти к окну своей квартиры на четвертом этаже. Говорил только шепотом. Но жена была глуховата и не могла его расслышать, а сын навещал его нечасто.
87-летнего Мильке освободили из-под стражи в августе 1995 года. Он отсидел в тюрьме пять с половиной лет — за участие в убийстве двух полицейских в 1931 году. Материалы следствия 1930-х годов и протоколы заседаний суда, заочно рассмотревшего тогда его дело, Мильке хранил в личном сейфе. И напрасно. Именно эти папки и позволили спустя много лет признать его виновным.
В тюрьме Мильке сильно изменился. Надзирателям он казался сумасшедшим. Сидя в одиночке, он громким голосом подавал команды несуществующим подчиненным. Постоянно требовал, чтобы ему установили в камере телефон. Наконец начальник тюрьмы распорядился принести ему какой-нибудь старый аппарат. С того дня Мильке часами говорил в трубку аппарата, который ни к чему не был подсоединен.
Бывшему министру не пришлось полностью отбывать свой срок — его отпустили из-за преклонного возраста и слабого здоровья. После освобождения из тюрьмы он прожил еще пять лет с женой Гертрудой в двухкомнатной квартире в панельной новостройке. Получал пенсию. Утром выходил погулять в сопровождении одного из своих бывших коллег. Часами Эрих Мильке смотрел застывшим взглядом в экран телевизора, оживляясь, только когда показывали футбольный матч и играло его любимое берлинское «Динамо». Если родные пытались поговорить с ним о том, что происходит в стране, он сердился или, не дослушав, принимался искать куда-то запропастившуюся щетку для обуви.
Когда Эрих Мильке сидел в тюрьме, его сын Франк один-единственный раз получил право на свидание с ним.
— Ты еще уважаешь меня? — спросил Мильке сына. — Или ты тоже меня осуждаешь?
— Нет, папа, — ответил Франк, — я на твоей стороне.
Он обнял отца, хотя тюремные правила это запрещали. Надзиратель смотрел в сторону.
Когда-то Франк Мильке защитил диссертацию на тему «Асоциальные нарушения поведения при бегстве из ГДР», которая была засекречена. Он работал врачом в больнице Шаритэ, затем в Центральном институте сердечно-сосудистых заболеваний.
Франк Мильке жил в правительственном поселке Вандлиц с видом на маленькое озеро. Отец подарил ему на свадьбу японскую видеосистему и телевизор со спецсклада Министерства госбезопасности. Когда Франк женился, свадьбу сыграли в одной из резиденций, предназначенных для государственных приемов. Начав самостоятельную жизнь, Франк
В декабре 1989 года в берлинской газете появилась первая статья о быте министра госбезопасности Эриха Мильке, в которой упоминалось о том, что его сын-врач на самом деле майор госбезопасности. Через день на доске объявлений в Институте сердечно-сосудистых заболеваний появилось подписанное многими врачами послание, адресованное Франку: «Г-н доктор Мильке, мы требуем, чтобы вы покинули институт. Не позорьте наш прекрасный коллектив».
Франк доложил об этом своему начальнику в Министерстве госбезопасности. Тот сказал:
— Подавай заявление, а мы подумаем, куда тебя устроить.
Когда ГДР рухнула, в личном деле майора Франка Мильке не оказалось никаких опасных для него документов. Оно было практически пустым. Видимо, отец успел в последний раз позаботиться о сыне. Как опытный врач-ревматолог, Франк подыскал себе место в одной из берлинских клиник.
Вечерами он рассматривал отцовские альбомы с фотографиями. В одном из конвертов вместе со снимком, запечатлевшим Эриха Мильке рядом с поверженным кабаном, лежал листок из отрывного календаря. На нем аккуратным почерком министра было написано несколько строчек из Гете:
«Если мы видим человека таким, какой он есть, мы делаем его хуже, чем он есть.
Но если мы видим его таким, каким он должен быть, мы даем ему возможность стать таким, каким он мог бы стать».
Эрих Мильке умер в возрасте девяноста двух лет.
Позволю себе краткое отступление. Кажется, я единственный, кто тогда произнес надгробное слово. Когда 26 мая 2000 года пришла весть о кончине Мильке, я выступал с ежедневным комментарием в вечернем выпуске новостей телеканала ТВ Центр. И счел своим долгом сказать несколько слов о смерти человека, который получил золотую звезду Героя Советского Союза из рук Горбачева, а потом оказался в тюрьме.
После крушения ГДР Мильке казался воплощением зла, мистической фигурой, заставившей бояться весь народ. Но был ли Мильке суперзлодеем? Исчадием ада, опутавшим своими сетями всю страну?
Всегда удобно возложить вину на одного человека и сказать с облегчением: «Всё дело в нем!» Но в таком случае восточные немцы, взбунтовавшиеся в ноябре 1989 года, удовлетворились бы отставкой Эриха Хонеккера и Эриха Мильке.
Мильке был именно тем человеком, который требовался ведомству, в котором он проработал всю жизнь. «Очень деятельная натура, — вспоминал о нем Маркус Вольф. — Шеф всегда должен быть на месте. Хотя бы уже только потому, что при слишком продолжительном отсутствии по возвращении можно обнаружить в своем кресле кого-нибудь другого».
В какой-то степени могущественный министр госбезопасности был всего лишь одним из винтиков гигантской системы, которая существовала как бы сама по себе. Но он же и подкручивал, налаживал и заводил весь этот механизм, который на самом деле мог работать только потому, что кадровые сотрудники госбезопасности и «добровольные помощники» сознательно выбрали себе эту службу и гордились ею. На каждого третьего гражданина ГДР они завели досье.
Когда в 1989 году рухнул режим, берлинцы устремились в здание Министерства государственной безопасности. Всем хотелось знать, что же там хранится. В архивах обнаружилось шесть миллионов досье на граждан ГДР.