Мароны
Шрифт:
— Ты только поймай мушку, мой милый паучок, остальное неважно. Но сперва надо поймать муху. Пусть струны твоего сердца помалкивают, пока его сердце еще не в твоих руках. Ну, а потом влюбляйся сколько душе угодно… Но тише… кажется, он идет!.. Смотри же, Юдифь, поласковее с ним, поласковее! Не жалей улыбок!
И Джесюрон пошел навстречу гостю, чтобы пригласить его в зал.
«На этот раз, достойный мой родитель, — со странным выражением глядя вслед отцу, сказала про себя красавица, — на этот раз я буду послушной дочерью. Но не ради твоих, а ради моих собственных
Глава XXXIII. ПОЧТИ НА ТУ ЖЕ ТЕМУ
А в это самое время в Горном Приюте происходила сцена, поразительно похожая на только что описанную. Лофтус Воган, как и Джекоб Джесюрон, вел беседу с дочерью. Тема разговора была сходной, и родительские хитрости диктовались столь же низменными мотивами.
— Ты посылал за мной, папа? — спросила Кэт, входя в зал.
— Да, Кэтрин.
Мистер Воган говорил с дочерью непривычно торжественным тоном. Уж одно то, что отец назвал ее полным именем, ясно говорило, что он настроен чрезвычайно серьезно.
Он указал ей на кресло напротив себя:
— Выслушай меня, дочь моя. Я должен поговорить с тобой о важном деле.
Девушка послушно опустилась в кресло. На лице ее появилось то выражение, какое бывает у пациента перед врачом или у нашалившего ребенка, выслушивающего родительские нотации. Но не так-то легко было подавить присущую Лили Квашебе жизнерадостность. Напыщенность отца, вместо того чтобы настроить на серьезный лад, произвела на нее совершенно иное действие. Уголки ее губ слегка дрогнули, как будто она силилась сдержать невольную улыбку.
Отец это заметил.
— Послушай, Кэтрин, — сказал он уже тоном упрека, — я позвал тебя не для шуток. Я хочу, чтобы ты отнеслась к тому, что я тебе сейчас скажу, с полной серьезностью.
— Ах, папа, но я же понятия не имею, что именно ты собираешься мне сказать! Что случилось? Надеюсь, ты здоров?
— Мое здоровье не имеет никакого отношения к теме нашей беседы. На состояние нашего здоровья нам с тобой, слава Богу, жаловаться не приходится. Но речь идет не о нем. Речь идет о нашем благосостоянии, о наших денежных делах, — ты понимаешь, Кэтрин?
Он произнес последние слова с особой внушительностью.
— Неужели, папа, у тебя денежные неприятности? Ты потерпел убытки?
— Нет, дитя мое, — отечески сказал мистер Воган. — По счастью, — а может быть, и благодаря моим стараниям, — у нас все благополучно. Нет, Кэтрин, речь идет о барышах, о выгоде, а не об убытках. И тут ты можешь мне помочь.
— Я? Что ты, папа! Я ничего, совсем ничего не смыслю в делах.
— Для тебя, Кэтрин, это не дела, а одно развлечение, — рассмеялся мистер Воган. — По крайней
— Развлечение? Ах, папа, скажи скорее, какое развлечение? Ведь я до них большая охотница!
— Кэтрин, ты знаешь, сколько тебе лет?
Отец снова принял торжественный вид.
— Ну, разумеется, папа. Мне уже исполнилось восемнадцать.
— А известно ли тебе, о чем полагается думать девушке в таком возрасте?
Кэт не понимала или делала вид, что не понимает, на что намекает отец.
— Ну, Кэт, ты же отлично знаешь, что я имею в виду, — шутливо сказал мистер Воган.
— Право, папа, ума не приложу, о чем ты говоришь. Я бы сказала прямо, если бы знала. У меня нет от тебя секретов.
— Я знаю, Кэт, ты у меня хорошая дочь. Но есть девичьи секреты, которые даже отцу не открывают.
— Папа, но, право же, мне нечего скрывать. Объясни, о чем ты спрашиваешь.
— Послушай, Кэт. Обычно девушки твоего возраста… и это вполне понятно и естественно… ну, в общем, они начинают думать о молодых людях.
— Ах, вот ты о чем! Тогда могу ответить тебе: да, папа, я думаю об одном молодом человеке.
— Вот как! — Мистер Воган был приятно удивлен. — Он уже занимает твои мысли?
— Да, папа, — наивно ответила Кэт. — Я все время думаю о нем.
— Гм… — Мистер Воган несколько опешил от такой полной откровенности. — С каких же пор это началось?
— С каких пор? — повторила Кэт задумчиво. — Со вчерашнего дня — сразу, как только я увидела его после обеда.
— Во время обеда, ты хочешь сказать, — поправил ее отец. — Впрочем, очень может быть, что в первые минуты знакомства ты еще ничего не почувствовала. Это бывает. Мешает неловкость, смущение. — Отец радостно потирал руки, не замечая озадаченного выражения на лице Кэт. — Значит, он тебе нравится? Скажи, Кэт, нравится?
— Ах, папа, очень! Еще никто никогда мне так не нравился, если, конечно, не считать тебя, милый папа!
— Это совсем другое дело, глупышка. Дочерняя привязанность — одно, а любовь к молодому человеку — другое. Всякому свое. Ну, раз ты у меня такая умница, то слушай: я приготовил тебе приятный сюрприз.
— Скажи, скажи скорее, папа!
— Уж не знаю, говорить ли… — Мистер Воган шутливо потрепал дочь по щеке. — Во всяком случае, не сейчас, а то ты от радости Бог знает что натворишь.
— Ну, папа! Ведь я ответила тебе на твой вопрос, теперь твоя очередь. Ну скажи, что за сюрприз?
— Хорошо, дочка, скажу. — Мистер Воган наклонился к дочери и произнес почти шепотом: — Он отвечает тебе взаимностью, ты ему нравишься.
— Боюсь, что нет, — сказала вдруг Кэт грустно.
— Уверяю тебя! Он влюблен по уши. Это было видно сразу. Слепой бы и то заметил. Но влюбленные девушки, должно быть, видят хуже слепых. Ха-ха-ха!
Лофтус Воган разразился долгим хохотом, довольный собственной шуткой. Он был в восторге. Его заветная мечта близилась к осуществлению. Монтегю Смизи влюблен в его дочь, а Кэт призналась, что неравнодушна к Смизи, что он ей нравится. Но что значит «нравится»? Она тоже влюблена, это ясно!