Марой и хранители
Шрифт:
На этот звук протяжного рыка из смежной комнаты вышел Арман, отирая рукавом мокрое лицо и пряди, прилипшие к вискам. Остановился нерешительно, боясь сделать шаг к шархалову северянину. И, на счастье медлившего юноши, дверь в комнату распахнулась, голос отца пригласил:
– Сюда, будьте любезны!
В спальне появились долгожданный лекарь Майн, супруги Делоне, Вернер и сир Аурелий с Люсиль. Марево, продолжающее колебаться над кроватью со спящим юношей, сразу привлекло к себе внимание.
– Это что у нас такое? – сир Майн нацепил лекарские сканирующие очки, подошёл ближе, чтобы рассмотреть тонкие белые нити, штопающие ауру вокруг тёмного пятна.
Подобные обследования проводились только в Люмосе, в королевской лекарне и в специальной комнате с сурьянскими пластинами, покрывавшими стены.
– Вы уже приглашали кого-то ещё? – нахмурился Майн, которого оторвали от важного дела.
– Нет, мы ждали только вас, – сир Марсий вторично переглянулся с Вернером.
– Тогда я не знаю, как оценить подобную самоуверенность в диагностике и лечении, – Майн осторожно ткнул пальцем в ауру, живущую своей жизнью, и она испуганно схлопнулась.
Сир Марсий обернулся на сына, который, безусловно, знал предысторию появления диагностической ауры, но того в комнате уже не было.
Сердитый Майн приступил к осмотру.
Глава 5. Воспоминания
В каждом человеке продолжает жить испуганный, полный опасений ребёнок, горячо желающий, чтобы его любили.
Шандор Ференци
Отделаться от тошноты не получалось. Желчь свежих воспоминаний разлилась по всему телу, сжимая в спазмы кулаки, плечи и отдавая горечью на языке. Сейчас он сам бы не смог сказать, что чувствует к той, с которой всё началось, – к Мариэль. Её не было рядом, но уникальная способность подруги детства искажать реальность, в которой жил Арман, бесконечно удивляла последние четыре года. Теперь это стало происходить ещё и на расстоянии.
Внутренний голос советовал обратиться за помощью к отцу или Вернеру, вывалить всё накопившееся. Однако ситуация настолько была нестандартной, что не боявшийся ничего, за исключением истерик матери, Арман сомневался – стоит ли? В конце концов, отец учил его разбираться самостоятельно со своими ошибками, а всё это разве не они были?
Кабы не гости, он бы сделал то, что всегда помогало безотказно, – забрался бы в ледяную купальню, нырнул бы и просидел под водой, пока не начало бы рвать лёгкие изнутри и не закружилась бы голова. После таких процедур его накрывало спасительное равнодушие.
Прошёлся по этажам, успокаиваясь от движения. На третьем этаже дыру в стене вместе с проходом в башню закрыли до весны досками, утеплив между ними тряпьем и сеном. Камни были сложены внизу, недалеко от конюшни; чудо, что обломки не убили ни одной лошади, да и сама конюшня почти не пострадала. Приглашённые работники уже занимались починкой крыши, пообещав успеть дотемна. А утром отец запланировал поездку в Люмос, чему Арман был безусловно рад: немного развеяться не мешало.
Спустился на второй этаж и прошёл мимо гостиной, из которой слышались голоса сира Рафэля и Антуана. Слушать в очередной раз пересказ драматических событий не хотелось, и Арман ушёл к себе в комнату, растянулся поперёк кровати, подтянул одну из подушек к себе, но под голову не стал класть, положил рядом. Эта до сих пор пахла духами Мариэль.
Де Венетты и Делоне дружили всегда: Контратат обязывал. А появление детей в обеих семьях и вовсе сблизило, до поры до времени. Взаимообразно госпожу Иларию попросили стать матерью-наставницей Армана, госпожу Элоизу – для Антуана, а когда родилась Мариэль, никто не сомневался, что другой кандидатуры для отца-наставника, кроме как сира Марсия, и быть не может.
Если мальчишки стеснялись своих наставниц, чья роль, собственно, должна была отыграться лишь на полное совершеннолетие, то малышка Мариэль заранее пользовалась правами подопечной дочери. Залазила на колени к сиру Марсию без спроса, дёргала его за усы, обнимала – словом, вела себя, как с родным отцом, не делая видимой между ними разницы.
Так было лет до семи, потом Мариэль стала стесняться. Делоне-старшему для полного счастья не хватало дочери, которую он мог бы баловать. Арман дважды стал случайным свидетелем разговора родителей на эту тему, только не понял: то ли мать не хочет больше детей, то ли Владычица не даёт потомства.
В этот же год (Арману тогда было девять) мать застала своего сына целующимся с малышкой Мариэль в присутствии Антуана. Спрятавшись в кабинете сира Рафэля, они смеялись, комментируя свои ощущения и искренне не понимая, как взрослые могут находить в этом удовольствие.
За несколько дней до этого Мариэль заявила, что выйдет замуж только за Армана. Он согласился, зная, что родители не были бы против. И они «поженились», взяв в свидетели Антуана и обменявшись безделушками.
Потом, продолжая жить в своём детском игровом мире, девчонка заявила, что ей пора заводить детей, чтобы было о ком заботиться. Арман снова не был против, ибо зимние вечера в Лабассе – поистине самое скучное время. Мариэль носилась неделю с этой игрой, пока не поняла: детей как не было, так и нет.
Антуан, возможно, от прислуги узнал подробности и тоном эксперта сообщил: дети появляются после того, как взрослые поцелуются и потрогают друг друга. Где надо было это делать, Антуан не знал достоверно, поэтому юные муж и жена потрогали друг друга за головы, волосы, плечи, руки и ноги, и принялись старательно выполнять последнее необходимое условие.
На дрожащий вопрос сирры Элоизы, чем они тут занимаются, Антуан вежливо объяснил про детей и свою роль наблюдателя: чтобы всё было честно. Вместо того чтобы рассмеяться и объяснить детям, мол, для создания семьи им нужно подождать ещё лет пятнадцать, ибо Владычица благословляет только после двадцати одного года (так позже сделала госпожа Илария), мать Армана занервничала, накричала на детей, силком вытащила Армана за руку и уехала с ним домой, не прощаясь с хозяевами.
Вскоре, в тот же зимний октагон, Делоне отправились в Люмос по решению Элоизы. Там Арман-ребёнок провёл лучшую неделю в жизни, гуляя с родителями по столице и купаясь в горячих источниках. За день до отъезда мать повела его в королевский парк, к Ирминсулю, и необъятное, теряющееся в небе своими размерами дерево поразило ребёнка. Он, раскрыв рот, смотрел снизу вверх на крону и прислушивался к смешным голосам, лопочущим что-то непонятное, но однозначно весёлое. Мать почему-то ушла оттуда в слезах, и Арман потом долго размышлял, что же он сделал не так.