Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

— Да-а, много видел, многому научился. На свете много ум­ных людей.

— Ты, я думаю, больше у глупых учился,— с насмешкой ска­зал Янгин.

— Почему ты так думаешь?

— Умные люди женятся, а ты бороду нажил, а все не женат. Из-за тебя и я холостым хожу. Хорошо ли приводить невесту, если старший брат одинок.

— Мне сейчас не до этого — дел много. Сам знаешь, весь наш край — моей голове забота,— серьезно ответил Аказ.

Аказ отложил саблю, задумался. Потом взял гусли, стоявшие рядом, положил их на колени.

— О чем думаешь, Аказ?—

спросил Топейка.

Аказ тронул струны, заиграл и, как бы отвечая Топейке, запел:

О чем ты, лес, волнуешься?

Чтоб зеленее быть.

О чем, дубок, мечтаешь ты?

Чтоб желуди растить.

О чем, камыш, кручинишься?

Высоким хочешь стать.

А я о том задумался:

Как людям пользу дать?

Аказ сильнее ударил по струнам, и совсем иная музыка рас­плескалась по двору. Другую песню запел Аказ:

На черный войлок я сяду. Не сел.

На белый — сяду,

И пиво пью не из ведра —

Из чарки пью в усладу

Я долго жил в краях чужих. И колесил по свету.

Лесов, полей, озер РОДНЫХ Милее в мире нету.

Я много девушёк встречал Красивых и/богатых.

Но ту, сватов к которой слал.

Люблю навечно.

Святр.

О. гусли, славьте край родной Веселой песней долгой На а нашей матушкой-рекой Широкой тихой Волгой!

Долго все молчали, погруженные в свои думы. Магмет первый нарушил молчание:

— Какое чудо — песня,—сказал он тихо.—Иногда человек мо­жет рассказывать о своей жизни целый день, но не поймешь его. А спел человек — и все ясно.

Открылись ворота, и на дворе появился Мамлей.

— Мамлейка, друг!—воскликнул Аказ и побежал ему навстре­чу. Они обнялись.— Ты совсем забыл меня! Почему не приходишь?

— Летом, сам знаешь, работы много. И сегодня не пришел бы, да больно важный гость ко мне приехал. Тебя и Бузубова ве­лел привезти. Тайное дело есть.

— Что за гость?

— Хан Шигалей.

— Из ссылки убег!—догадался Аказ. — У нас скрываться хочет?

— Хан из Москвы приехал. Теперь он у молодого царя в чести.

— Значит, в Москве перемены?

– - Большие перемены.

А в Москве —и верно—начались большие перемены. Как только умер Василий Иванович, жена его Елена для укрепления власти великокняжеской передала это званье сыну Ивану. Княжи­чу шел четвертый год, а его привели в Соборную церковь, и митро­полит Даниил благословил его крестом на великое княжение. И торжественно провозгласил:

— Бог благословляет тебя, князь великий Иван Васильевич, владимирской, московской, новгородской, псковской, тверской, югорской, пермской, болгарской, смоленской и иных земель царь

и государь всея Руси!—И возложил на него шапку Монамаха. Шапка закрыла мальчику брови и уши, но Иван обеими руками твердо приподнял ее и держал до конца благословения. Князья и бояре, приведенные к присяге, целовали крест, но, выйдя из хра­ма, сразу же стали думать, как бы у младенца эту власть отнять. На престол стали претендовать три брата Шуйских, два Вельских. Воронцов, братья Глинские и два родных дяди Ивана — Юрий и Андрей.

Одни решили драться за трон внутри Москвы, начались до­носы, крамола. Елена именем паря сажала мятежников, головы слетали с плеч десятками.

Другие надумали подобраться к власти извне. Князь Семен Шуйский удрал в Польшу к королю Сигизмунду и стал подбивать его идти на Москву. Потом укатил в Стамбул, где был милостиво принят султаном. Турки, давно мечтавшие прибрать Русь к своим рукам, обещали Семену войско, дали приказ Саип-Гирею идти на Москву. Но в Бахчисарае было не до походов: против Саип- Гирея поднялся его племянник Ислам-Гирей, и началась междо­усобица. Сторонники Москвы в Казани, учуяв это, Сафу-Гирея снова с трона согнали и запросили на казанский престол Шигалея. Спешно были посланы конники в северный край, хана Шигалея и его жену Фатиму из Белозера вывезли и поставили перед Еленой и малолетним царем Иваном.

Прием был торжественный. Хану царь подарил шубу, а Елена преподнесла Фатиме золотую чашу с медом в подарок. Растро­ганный Шигалей сказал:

— Дед твой взял меня к себе, детинку малую, вскормил, как щенка, отец твой пожаловал меня, дал мне города, и я грехом своим перед государем провинился, и бог страшно наказал меня. И теперь я, холоп ваш, даю клятву и по этой присяге хочу крепко стоять и готов умереть за ваше государское жалованье!

С той поры Шигалей стал жить в Москве, верно служить Ива­ну и ждать посылки на казанский трон. Пока казанцы воевали с Сафа-Гиреем, стараясь изгнать его с престола, умерла Елена Глинская. Посол Герберштейн утверждал, что ее отравили.

Началось правление боярское — тут уж было не до Казани. Теперь же Иван подрос и послал Шигалея на Суру, чтобы ка­занские дела разведать.

В Васильсурске хан вспомнил про Аказа и Магометку Бузубова...

...Мамлеев улус казанцы теперь не трогали, жизнь там стала налаживаться. Мамлей женился на дочке муллы, теперь, пока стро­ится новый дом, живет у тестя. Хан Шигалей встретил Аказа как старого приятеля: горячо обнял, похлопал по спине, сказал:

На родных хлебах раздобрел ты. Плечи раздались.

145,

1*' Марш Акпарса

— А ты, хан, поседел. Раньше борода черной была.

— В Каргополе снегу много было. Там волосы подбелил. Да и в Москве есть, где седину найти.

Посидели, поговорили о том, о сем, потом хан перешел к делу.

— Царь мало-мало вырос, за дела государства берется. Ду­мает меня на Казань посылать. Я уж два раза на трон садился, два раза бежать пришлось. Надоело. Надо покрепче садиться. Вы меня поддерживать будете?

— Ты прости меня, уважаемый Шах-Али, если я неприятное для тебя слово скажу,— ответил хану Бузубов.— Ханы казанские меняются часто, а порядки прежние остаются. Московский ли хан сидит, крымский ли, а земли наши всегда перекопскому мурзе подъясачные. Вот ты говоришь, дважды ханом Казани был, а ка­кое облегченье чувашам и черемисам сделал? Сперва нас Кучак давил, потом сын Кучаков. Как мы тебя поддержим, если по нашей земле крымские мурзаки тысячами ползают?