Марш Обреченных. Эстафета
Шрифт:
— В атаку! Руби коротышек!!
Сермен в ужасе разглядел на передовой полосе баррикад Плечистого, и всю шайку штрафников, между ними затесались гвардейские лица. Решимость и злость — читались на физиономиях бойцов.
— Покажем гадам, на что способны мейдринцы! В ата-аку!!
Мейдринцы и гвардейцы перемахнули через укрепления, разогнались в широкий фронт, налетели на подоспевшие ряды овражников. В миг завязалась жестокая резня. Штрафники сеяли широкие коридоры в живых эшелонах гномов. Только числом и презрением к жизни, можно было остановить разъяренных головорезов.
Сермен понимал, что лучшего момента для отступления не будет. Волею судьбы или проведением, бойцы из
— Мессир архимаг! Мессир…
— Он едва дышит, ваша тайность!
— Абрахам?..
Утвердительный, измученный кивок. Усталые, впалые и потемневшие глаза.
— Абрахам, немедленно уходим! В горы!
Секундное раздумье.
— Нас осталось четверо с мессиром архимагом…
— Без разницы! Мои люди ненадолго их задержат. Затем… Бой все равно захлебнется!
Скулы орденца свела гримаса сосредоточенности.
— В живых — пять человек, все остальные — погибли. Столько магов рассталось с жизнью, чтобы удержать этих ублюдков!
— Тем более, уносим ноги!
— Мессира архимага на плечи. Любой ценой его надо спасти.
Сермен не ответил. Ответа и не следовало ожидать. Ореста Бартольда Коршун не осмелился бы бросить на растерзание овражников, в том ему не претила не только совесть и указы герцога Альвинского, но также собственное чувство порядочности и дружности к его светлости Верховному магу.
Подставили плечи и понесли бесчувственного архимага к подножию Молочных Пик.
Призрачные фигуры выживших аколитов преследовали их троицу.
— Ваша тайность!
Справа выросла тень советника Богдаша, перемазанная в грязи и оттого нереальная на фоне морозного вечера.
Сермен приостановился.
— Ваша тайность, все наши силы брошены в атаку!..
— Уходим Богдаш, нечего ждать от наших людей подвигов!
Растерянность и покорность читались на лице подчиненного.
Богдаш смирился и заспешил за отступающим отрядом.
Схватка на продуваемом ветрами пятаке обострилась, накалилась и готова была вот-вот захлебнуться. Готовы были пасть как штрафники, так и гвардейцы. Их ярость и жажда к чрезмерной бесшабашности принесла горькие плоды — именно численным превосходством "армия Лестора" перетянула вожжи на свою сторону, — бойцы Коршуна терпели поражение, валились мертвыми один за другим, жестоко исколотыми короткими клинками коротышек. Следовало верить предположениям и опасениям графа Коршуна в том, что и гвардейцы и штрафники не устоят перед лавиной обезумевших гномов…
— Аб-бра-аха-ам, — едва ли слышно.
Старший адепт невольно остановился и остановил шагавшего в ногу Сермена.
— Абра-а…
— Мессир архимаг?
— Абра-ахам мы устояли?
— Нет, мессир. Люди Коршуна сдерживают коротышек, а мы — всего лишь бежим.
Кривая ухмылка через усталость и боль на лице Верховного мага.
— А мы? Мы ка-ак?..
— Плохо, мессир…
— Где Рохт, Абрахам?
— Савон и Рохт мертвы!
Утро, когда на улице двадцатиградусный мороз, да в придачу повышенная влажность, никогда не бывает и, что самое главное, никогда и не будет, чудесным и добрым. Так думал, пробуждаясь, мастер Сарм и так, стопроцентно, бранясь в душе, рассуждал подмастер Родж. Им отвели уютные покои в графском замке, на втором этаже, а будить их к завтраку явился сам егерь Горат, в том, что именно к господину лесничему мастеровые попали, не затрудняло ни самого Сарма, ни меланхолика по временам Роджа. В чужих краях расхлябанность и верховенство нрава у подмастера ярко притупилось, на что Сарм конкретно решил надавить, но уже в родных и спокойных краях. Уставшие и проспавшие утро бойцы Хизельмаша, тем ни менее скоро приводили себя в порядок. Без лишних шорохов и возмущений.
За пару минут успели одеться и умыться теплой водой, принесенной прислугой.
Горат беспечно скучал без всяких слов и эмоций, пристроившись на табурете в дверях.
Только когда мастеровые облачились и стали цеплять амуницию с оружием, лесничий отвлекся от мыслей и коротко заметил:
— Я передаю вас на время в распоряжение к его светлости графу Земану, так что оружие, прошу почтительно, оставьте в расположении.
Сарм застыл и, обдумав, согласно кивнул.
— Как будет угодно графу.
Горат внимательно проследил, как храмовники Хизельмаша разоружились, и только после этого, встал с табурета.
— Одевайтесь потеплее, после встречи с графом, придется съездить кое-куда…
— Куда это? — Насторожился Сарм.
Егерь нехотя ответил:
— Зверь… тварь, что напала на разъезд, оставила следы в лесу и на основном тракте, старший егерь хотел, чтобы вы осмотрели места…
— Только после встречи с графом и… завтрака.
Горат смутился, морить голодом гостей не входило в его планы и распоряжения.
— Конечно, почтеннейшие. Извините…
Сарм кисло хмыкнул.
— Не будем господина графа заставлять нас ждать.
Лесничий неловко отступил от дверного прохода, предоставляя мастеровым путь в оживленный коридор замка.
Уже на пути к залу совещаний, Горат обогнал храмовников, взяв роль проводника и провожатого на себя, с неловкостью прямолинейный и простоватый мужик успел справиться, на что отмечала его ловкость и манера держаться. В том, что егерь часто сталкивался с эгоистическими и амбициозными характерами не стоило и сомневаться. В квартировавшем у графа Земана гарнизоне, хватало всякого отребья, ставившего свои личности далеко не на последние планы, и старавшихся выслужиться и пригреться под боком графа. На что и пускали в ход свои искусства: лицемерства, хамства, шкуродерства, шантажа и обмана. Чем ближе "одаренные" и "честные" личности входили в доверие графа Земана, тем на большие изощрения и коварства шли уважаемые господа, забывая начисто о морали и благородстве. В рядах Королевской армии столь часто стали встречаться ситуации коррупции и мародерства, что они сравнялись с обыденностью и работой государственного аппарата герцогской канцелярии и судейством Мейдрина. С чем приходилось всякий раз мириться — расхлябанность и халатность последовали с "верхов" и рубить беспорядки необходимо было приступать именно оттуда.
Солдаты в карауле придержали мастеровых, а также слегка возмущенного Гората, на что те, невозмутимо попросили подождать, один из них сперва на несколько секунд пропал в зале совещаний, чтобы доложить Земану о прибытии храмовников. Вернувшись, разрешил войти гостям и егерю.
В обширной комнате можно было утонуть в тепле и уюте. Граф наполнил свои апартаменты атмосферой подчеркнутой красоты и аристократического, делового тона — дорогая мебель, сверкающая лаком, изысканные гобелены, картины с глубокими и осмысленными пейзажами, родословные портреты, гербы; стены, обвешанные чужеземными орудиями смерти. В те минуты, когда они впервые увидели господина графа и высших чинов Королевской армии, времени на осмотр и ротозейство не нашлось, зато сейчас, когда великодушные и бравые служаки находились в расположении, а не на приеме у вельможи, то раскованность и обыденная для любого человека любопытность, взяла над чувством пристойности вверх, и храмовники старательно осматривались и не спешили начинать беседу.