Марш Обреченных. Эстафета
Шрифт:
— Но еще страшнее то, что здесь замешаны наши вечные враги — эльфы!
— О, Аллон! — Сермен сцепил в гневе зубы.
— Да Сермен. Я в неведении и переживаю за Ирвин, если с ней что-то случится, то…
— Я понял вас, ваша милость.
— Отправь людей…
— Я сам!
— Орден Северных Магов нам поможет.
Сермен почувствовал, как утвердительно закивал архимаг.
— Все что понадобится, ты получишь, Сермен.
— Мне… — Трудно было говорить.
— Спрашивай.
— Я всегда хотел узнать… — Он запнулся на полуслове.
Важич испытующе смотрел.
— Почему князь Лестор воюет с Орденом Северных
Герцог Альвинский молчал. Верховный маг, наконец, разорвал тишину своим спокойным голосом. И как только смысл его слов достиг ушей начальника Серой Башни, тот ужаснулся. Ужаснулся и побледнел.
1. Южный тракт. Лисий луг.
— А мой дед вчера, вот такую рыбину вытянул!
— Да брешешь!
— Я брешу? Поди, у деда спроси!
— Ага. Щас. Твой дед сразу что, и за лозину хвататься!
— Да за твой язык, ремнем шмагать по голой заднице, а не лозиной!
— Вон мой батька тоже пришел ловить…
— Хай, ловит! Мой дед все равно, вчера, всю рыбу уже выловил!
— Чего? Прям всю? А вот и не всю!
— Нет, всю!
Спор у двоих испачканных и замызганных мальцов завелся не на шутку. Орали лоботрясы на весь Камышовый ставок. От топота мальчишеских ног кладка ходила ходуном, и батька рыжеволосого сорванца сначала не обращал внимания, но когда вереск стал нестерпимо мешать рыбалке, принялся усердно поглядывать через плечо на хулиганов. Все да хорошо, но ребятня и не собиралась успокаиваться — топот перешел в потасовку, и хлопцы, принялись друг друга потчевать тычками. Кладку раскачали в "доску" — сорвали с кольев и батька еще некоторое время, крича, размахивал руками по ветру, пытаясь удержать равновесие, а затем, все одно — юркнул в прибрежную ряску, дай Аллон случаю, под берегом было не глубоко, по колени.
Хлопчики, ухватившись за камыши, что густыми рядками росли по обе стороны кладки, осоловело наблюдали, как батька рыжеволосого, молча, без лишних слов, позабыв, плававшее в камышах удилище, побрел к берегу, постоял на твердом минуты две, дождавшись, когда с него стечет болотная жижа, стряхнул с куртки и штанов хомуты ряски и, скинув с пояса ремень, отхватил сначала собственного сынка по голым ляжкам, а затем второго, соседского пацана.
— Я вам покажу рыбалку, лоботрясы!
— Ай, батька!
— Ай, а меня то за что?
— Ай!..
— У меня всю неделю в хатах просидите на кухне! Учебой некогда заняться, а одно безделье!
Хлысь!
— Ай, батька!
— Ай!
Хоть штаны у батьки спадали, он все равно продолжал бежать за мальчуганами и метелил последних, что есть духу.
Хлысь!
Хлысь!
— Ай! Батька перестаньте! Ай!
— Ай!
Хлысь!
Уже возле хат и корчмы, на заднем дворе двухэтажной гостиницы Гвидон Короп догнал своего сына и соседского шалопая Артеху, по пару раз перетянул каждого. Да так, что сраки у обоих еще с неделю должны гореть, не переставая! Одежда на нем еще весела жмутом, но после бега вода не стекала. Правда, когда во двор стал заезжать крытый экипаж, запряженный в тройку лошадей, в сопровождении двух конных, он всецело был поглощен воспитанием безобразников. Двое вооруженных всадников умело справлялись с запряженными в карету коньми, не нуждаясь даже в услугах возницы.
— Хвала Аллону всем живущим!
Корчмарь Гвидон так и застыл с ремнем в одной руке, и Ховкой, визжащим и ревущим, в другой.
— Хвала… — Оторопело поздоровался с вооруженным до зубов конным.
— А не подскажешь любезный, можно переночевать в ваших хоромах?
— Можно, — машинально ответил Гвидон, выпуская Ховку на свободу. Мальцы сразу дали деру, только пыль столбом. — Отчего ж нельзя, можно.
Сельчанин напыжился, подобрался, стал заправлять ремень в штаны. Поправил намокшую сорочку, выбившуюся из-под курточки. Загладил, жмут волос с ряской на голове — в надлежащую ситуации прическу.
— А сколько комнат господам надобно?
— Да можно… две. Почем они у вас?
— По полтора серебряника за гостевую и по… — Короп задумался, подсчитывая. — Серебряник за корма.
— Какие такие корма, уважаемый? — Лицо незнакомца заострилось и посуровело.
— Ужин. Завтрак…
— А обед, милейший?
— И обед, господин!
— Значит так, любезнейший! — Военный нагнулся с коня к Гвидону и глянул в его оторопелые глаза. — Пробудем до завтра у тебя. Сейчас обед нам приготовь, чего-нибудь вкусненького! Нас — пятеро! Коней напои и тоже накорми. Значит, выходит: обед, ужин и завтрак. Целый день. И того с нас…
Всадник прикинул в уме и сказал:
— Четыре серебряника, милейший! Ну, так держи!
В руки Гвидона Коропа полетел кошель с пояса незнакомца. Тот запустил его метко и ловко, но сельчанин, поймав, оступился и грохнулся в корыто с водой. Дважды в омут!
Хохот сотряс двор и спугнул кур, клевавших зерно и свекольную ботву. С кухни выглянула жена Коропа и сразу скрылась в сенях. Служки пялились в окна, затянутые бычьими пузырями.
— Позови конного, пускай займется скотиной! — Незнакомец раздавал приказы направо и налево, а корчмарь Гвидон, вылезши из корыта, не теряя секунды, рванул с места — выполнять его поручения.
— Матеус, брат, ты полегче с местными, они живут здесь и горя не знают, а ты прискакал и напрягаешь…
— Да брось, Войчек! Шутки ради! Я ж за мальцов заступился и цену за жилье хотел скинуть. А только дай слабину — и сразу на шею сядут.
— Эх, да ладно! Застрянем на денек, что уж говорить! И как Оливия говорила, эта деревня называется?
— Какой-то луг? Заячий? Волчий?
— Лисий! Лисий луг, мастер Войчек.
— Во, Матеус слыхал?
— Да слыхал, рай, да и только!
Мастер Матеус, клинка и магии Храма Хизельмаш, уже стоял за воротами и зачаровано глазел на картину: с юга тянулась дорога Южного тракта, по которому они прискакали аж из самих Южных губерний Лафим, где подмастерье проходило доподготовку по боевым оружиям, ведению боя и изучению военных наук; на юго-востоке, впереди, начиналась полоса Встречного леса, за которым в трех днях пути — Откосые горы и Храм Хизельмаш, их родной дом на время тренировок; а за спиной — корчма с гостиницей, а дальше деревушка, чуть справа — огромный ставок, кажись, если верить карте, то его название, Камышовый. Дальше Южный тракт вился аж до самого севера, где за Василисковыми холмами переименовывался на Северный, и разрезал Вельможные и Королевские леса, уходил к сердцу севера и Королевства Людей — Мейдрину. Матеус блажено залюбовался красотой, понаблюдал за рыбешкой плещущейся в ставку и решил, что пора перебираться в гостиницу, в комнаты, да дать отдохнуть ногам и телу, после долгой скачки, а также распрячь лошадей.