Маршал Малиновский

Соколов Борис Вадимович

В романе Малиновский ничего не говорит о том, что первоначально они собирались с помощью АРА отправиться в Одессу, и только на пароходе узнали, что их везут во Владивосток, как он утверждал в автобиографии 1938 года. Скорее всего, отряд Красного Креста с самого начала отправлялся во Владивосток к Колчаку, и Малиновский знал об этом. На практике это означало, что в ту пору он еще собирался служить в войсках Омского правительства. Однако по прибытии во Владивосток и особенно по дороге на фронт Малиновский наверняка убедился, что армия Колчака разбита и находится в состоянии разложения.

Очевидно, в этот момент у него созрело намерение перейти к красным. Можно предположить, что у белых Родион Яковлевич, как и герой пьесы «Подвиги жизни», служил офицером.

Вот что Родион Яковлевич писал в автобиографии 1938 года о своем участии в Гражданской войне после прибытия во Владивосток:

«Нас сразу хотели забрать в белую армию, мы начали бросаться куда попало, чтоб нас вперед пустили по домам, это мы добились в комитете “Пленбеж”, над которым держало гегемонию американское общество АРА, получив разрешение ехать по домам на побывку, мы тронулись на Омск, в Иркутск: на станции нас стали задерживать, мы бросились

наутек кто куда, — все были из центральных губерний и из Украины. Кое- как добрались до Омска (в кондукторских бригадах товарных поездов — железнодорожники были почти все поголовно настроены против колчаковцев и охотно оказывали содействие). Дальше Омска было трудно пробираться — поезда ходили только воинские, лед на Иртыше ломали, через несколько дней, когда уже Петропавловск был взят Красной Армией, я на рассвете пробрался через Иртыш перед проходом ледокола и пошел по целине по снегу держась телеграфных столбов железной дороги на зрительное расстояние, по дорогам идти нельзя было — по ним тянулись бесконечные колонны отступающих колчаковцев, пройдя весь день и ночь, на другой день к вечеру я совершенно выбился из сил и выбрался на дорогу, к этому времени уже опустевшую от колчаковских колонн. Немного пройдя по дороге я наткнулся на разведку 240 Тверского стрелкового полка 27-й дивизии, был остановлен и обыскан, разведчики нашли у меня в кармане Французский военный крест (за бои в 1918 г. я был трижды награжден Французским Круа де Гер) с мечами, вот в этих мечах и все заключалось, разведчики посчитали, что я не солдат, а офицер, потому что солдатам никогда не давали крестов с мечами, и решили просто меня расстрелять, кстати недалеко от дороги были кусты, — тащи его в кусты и крышка, — слышал я возгласы. Мной овладела сильная обида и злость и я стал так сильно ругаться, как никогда не ругался, в это время один из разведчиков подал голос, — а то ребята давайте доведем его до штаба, — а ему в ответ — охота тебе с ним возиться ну и веди, — так меня этот разведчик довел до ближайшего села, в котором расположился штаб батальона на ночлег. Командир б-на выслушал меня и позвал доктора, чтобы тот как ученый человек проверил мои французские документы, доктор проверил их и подтвердил, что документы на самом деле французские — это солдатская книжка и продовольственный аттестат, выданный в Марселе при погрузке на пароход — они у меня и сейчас есть. На утро в это же село подошел штаб 240 стр. полка, в штабе я встретил еще трех товарищей из группы в 20 человек, с которыми я прибыл из Франции — это тов. Василий Ермаченко, Сергей Трофимов и Иван Цыб. С нами четырьмя имел беседу кто-то из подива 27, выясняя условия пребывания нашего во Франции, и предложил, что если мы хотим ехать домой, то можем поехать, — мы все четверо изъявили желание служить в рядах РККА, — тогда он с запиской послал нас к коменданту Штадива, а последний с препроводительным документом направил нас на службу в 240 Тверской стр. полк. Так мы попали в полковую пулеметную команду и вечером вместе с командой выступили по направлению на Омск, — это было 10 или 11 ноября 1919 г. — На второй день к вечеру мы вступили в Омск после небольшой перестрелки, — затем продолжали преследование, были небольшие бои под Каинском, Ново-Николаевском и сильный бой под ст. Тайга с поляками и воткинцами. После занятия Мариинска наша дивизия стала на отдых, а 30 дивизия преследовала колчаковцев дальше. Наша пул. команда разместилась в селе Собакино (его называли еще Дмитриевское) недалеко, верстах в 30, от г. Мариинска, — там мы получили пополнение и стали заниматься. В начале февраля я заболел сильно тифом, меня отвезли в госпиталь в Мариинск, держали всех тифозников вместе и я, будучи больным возвратным тифом — болел в очень тяжелой форме, из Мариинска нас перевезли в Томск в более благоустроенный госпиталь, там даже были уже простыни и одеяла (на площади у поликлиники Мариинска расположен обелиск, где похоронены жертвы Гражданской войны, в том числе главный врач Мариинского уезда В.А. Парамонов, который умер, заразившись тифом при лечении больных. До этого он участвовал в боевых действиях в составе 27 дивизии. Не исключено, что он и был тем доктором, который спас Малиновскому жизнь). В апреле я выписался из госпиталя, но был настолько слаб, что еле ходил, прибыл к Коменданту города для отправки в свою часть. Началась оттепель, потекли ручьи по улицам, а у меня (да и у всех, которые накопились у Коменданта) были только валенки, мы требовали хоть опорки, но комендант не имел, все обещал, что вот скоро придут ботинки, так мы прождали дней 20, а там Комендант объявил, что тифозников направлять в свои части запрещено и в мае месяце уже направил в Канск-Енисейский в 137 отд. баталион обороны ж.д. Сибири. По прибытии в Канск-Енисейский мне стало известно, что 27 дивизия из района Минусинска (куда она во время моей болезни ушла) убыла на Польский фронт. Я никак не смог пробраться за дивизией и так и остался в 137 б-не, был направлен в школу подготовки младшего комсостава при 35 отд. стр. бригаде обороны ж.д. Сибири, которую и окончил в августе месяце 1920 г. и был назначен начальником пулемета во 2 роту 137 б-на. 3 декабря 1920 г. 137 отд. б-н слился с еще одним баталионом и сформировался 246 стр. полк, я был назначен командиром пулеметного взвода 2 роты, а 1-го февраля 1921 г. начальником пулеметной команды. 28 февраля этот полк переименовали в 3 Сибирский стр. полк и был переброшен в Забайкалье на охрану туннелей Забайкальской ж.д. и на охрану Монгольской границы. В декабре 1921 г., когда были уже ликвидированы банды Унгерна в Монголии, после боя в районе ст. Мысовая, 3 полк был расформирован и я был назначен в 309 полк 35 стр. дивизии, сперва помначпулькоманды, а с 17 декабря 1921 г. начальником пулеметной команды».

В автобиографии 1948 года Малиновский был гораздо более лаконичен:

«Из Владивостока я с трудом пробрался до Омска и там перейдя фронт 10 ноября 1919 года вступил добровольно в 240 Тверской полк 27 дивизии Красной Армии и вместе с полком через несколько дней уже брал г. Омск и наступал далее до самого Мариинска, где наша дивизия стала в резерв, а вперед пошла 30 дивизия.

Я заболел тифом, а в это время дивизия убыла на Польский фронт, по выздоровлении попал в 137 отд. стр. батальон 35 бригады, окончил бригадную школу младшего комсостава, осенью 1920 года назначен командиром взвода 2 роты 137 батальона, а в январе 1921 г. начальником пулеметной команды 246 полка (137 и 138 батальоны слились в полк), полк переименован в 3 Сибирский стр. полк».

В автобиографии 1938 года Малиновский утверждал:

«В белой армии не служил, службу в старой армии и Французской армии закончил ефрейтором. Под судом и следствием не состоял. Родственников за границей не имею. Владею французским и испанским языками — самостоятельно объясняюсь, пишу и читаю со словарем».

Возникает вопрос, каким образом Малиновский добрался от Владивостока до Омска по тылам колчаковской армии, будучи в военной форме и явно призывного возраста, но без единого документа на русском языке. Напрашивается предположение, что документы на русском языке у него все-таки были, но только явно не из разряда тех, которые стоило бы предъявлять разъезду красных, который и так собирался без лишних разговоров отправить Родиона Яковлевича в лучший из миров.

И, по всей видимости, в обстоятельствах своего пленения красными Малиновский был немного не точен. Разведка-то наверняка была конная, и собирались Родиона Яковлевича не расстрелять, а зарубить (патроны в Сибири ценились на вес золота).

А вот что, судя по всему, происходило непосредственно перед встречей Малиновского с красным разъездом. Писатель Всеволод Вячеславович Иванов, автор классического советского произведения о Гражданской войне — повести «Бронепоезд 14–69» (и одноименной пьесы), в 1918–1919 годах жил в Омске. В автобиографии, опубликованной в журнале «Литературные записки» 1 августа 1922 года, он вспоминал:

«С 1917 года участвовал в революции. После взятия чехами Омска (был я тогда в красной гвардии), когда одношапочников моих перестреляли и перевешали, — бежал я в Голодную Степь и, после смерти отца (казаки думали: я его убил — отец был царелюб, хотели меня усамосудить), дальше за Семипалатинск к Монголии.

Ловили меня изредка, потому что приходилось мне участвовать в коммунистических заговорах. Так от Урала до Читы всю колчаковщину я скитался, а когда удалось мобилизовать, то прикомандировали меня, как наборщика, к передвижной типографии Штаверха. Паспорт у меня был фальшивый: “Евгений Тарасов”.

Дальше два случая.

Когда поезд окружили партизаны, комендант поезда прапорщик Малиновский сказал мне:

— Давай свою шинелишку, а сам мою бобровую шинель возьми. Я побегу, тут в сторону дорога открыта.

Я отдал. Прапорщик не убежал и в полуверсте его зарубили. Подошли партизаны (в белых халатах — чтоб на снегу не заметно), старичка генерала какого-то пристрелили у вагонов, мичмана с отмороженным ухом и человек тридцать добровольцев, выданных железнодорожниками».

Интересно, что товарищ Всеволода Иванова, Николай Иванович Анов, тоже писатель и тоже Иванов (Анов — это псевдоним), встречавшийся с ним в Омске, в мемуарах свидетельствует, что когда в 1918 году пришлось драться с чехами, Всеволод служил у красных именно пулеметчиком. Да и в его поезде из всех видов оружия основное внимание уделено как раз пулеметам. Поезд, где служил Всеволод Иванов, скорее всего, был бронепоездом (не исключено, что это был бронепоезд «Сибиряк», который как будто сгинул где-то в районе Омска), а Малиновский мог быть там начальником пулеметной команды. А мичман, упомянутый среди расстрелянных, мог быть начальником артиллерии бронепоезда и по совместительству командиром бронепоезда (на бронепоездах у белых артиллеристами обычно служили морские офицеры, так как там часто устанавливались морские орудия). Генерала же в своей повести Иванов убил не возле поезда, а непосредственно в городе. Если гипотеза о службе писателя на бронепоезде верна, то Малиновский мог послужить прототипом одного из персонажей повести и пьесы — прапорщика Обаба. Интересно, что с этим персонажем постоянно ассоциируются синие французские обмотки, которые могли остаться у Малиновского после службы в легионе. Но, разумеется, неизвестно, довелось ли Малиновскому сражаться против красных в составе команды бронепоезда. Кстати сказать, в повести Иванова речь идет о восстании против белых во Владивостоке. Но такое восстание было и в Омске перед самым приходом Красной армии.

Вот насчет бобровой шинели у прапорщика Иванов, скорее всего, допустил поэтическое преувеличение. Известно, что колчаковцам британцы поставляли офицерские шинели на кенгурином меху. Видимо, такая была и у Малиновского. Вполне возможно, что Всеволод Иванов на самом деле служил на бронепоезде под своим именем. И к красным он в действительности попал, как известно, именно в районе Омска, а не гораздо восточнее, как он утверждал в автобиографии. А вот знал ли писатель по имени Малиновского, неизвестно. Да и тот вряд ли запомнил солдата, который спас ему жизнь, уступив свою шинель. Не исключено, что автор «Бронепоезда 14–69» так и не узнал, что похороненный им прапорщик в действительности остался жив. Нет данных, что писатель и маршал когда-либо встречались после 1919 года. Хотя можно допустить, что Всеволод Иванов узнал Малиновского в годы Великой Отечественной войны, когда его портреты стали появляться в газетах. И если им все-таки суждено было встретиться, между ними мог состояться примерно такой диалог после первой бутылки коньяка, который оба крепко уважали:

— Так что же, Родион, красные тебя тогда не зарубили?

— Видишь ли, Сева…

Между войнами

В Гражданской войне Малиновский участвовал очень недолго и не успел совершить сколько-нибудь выдающихся подвигов, и не получил никаких наград. В этом отношении Родион Яковлевич разительно отличался от других «маршалов Победы» своего поколения. Г.К. Жуков успел повоевать командиром эскадрона против Врангеля и антоновцев на Тамбовщине, за что удостоился ордена Красного Знамени. А уже в мае 1923 года он командовал кавалерийским полком.

К.К. Рокоссовский с января 1920 года командовал кавполком и за бои с Азиатской дивизией барона Унгерна в 1921 году был также удостоен ордена Красного Знамени.

Л.А. Говоров, хотя и успел повоевать у Колчака подпоручиком, перейдя к красным в конце 1919 года в Томске, в сражениях против Врангеля осенью 1920 года уже командовал артиллерийским дивизионом и получил за эти бои орден Красного Знамени. А в октябре 1923 года Леонид Александрович стал начальником артиллерии стрелковой дивизии.