Маршал Победы. Тень Победы. Беру свои слова обратно
Шрифт:
Ставит в тупик заявление Жукова о том, что «о многом говорить еще преждевременно».
Это о чем – преждевременно? Война завершилась, враг повержен, о чем же нельзя говорить? И почему?
Жуков умер через 33 года после германского вторжения, так ничего о войне и не рассказав. Все, что написано в его мемуарах, было известно до него, было опубликовано другими авторами. И если в последних изданиях книги Жукова появляются новые моменты, то новыми они являются только для «Воспоминаний и размышлений». Все «новые моменты» аккуратно переписаны из чужих книг – из той же
И как прикажете совместить заявления великого полководца о том, что он способен говорить только правду, с его же откровением в том же абзаце о том, что время говорить правду еще не пришло?
И зачем пенять на цензуру, если сам не готов говорить без утайки? Неполная правда есть неправда, то есть ложь. Сокрытие исторической правды – преступление против собственного народа. Народ, который не знает своей истории, обречен на поражения, вырождение и вымирание. Среди прочих в послевоенном вырождении русского народа виноват Жуков.
В те славные времена, когда великий полководец якобы работал над своей «самой правдивой книгой о войне», тысячи честных людей писали «в стол». Почему Жуков так не поступил? Некоторые публиковали правду в самиздате и тамиздате. Если это единственно возможные пути правды, почему Жуков ими не воспользовался? Почему, наконец, Жуков не бежал за границу, в свободную страну, где он мог бы рассказать правду о войне? Струсил?
Возразят: Жуков был не одинок, о войне врали многие. Согласен: врали, но не до такой степени.
Своей, мягко говоря, излишней разговорчивостью Жуков нанес невосполнимый урон всем народам бывшего Советского Союза.
Но, сам того не ведая, Жуков своей необузданной говорливостью вредил и коммунистической власти. Заявив, что было на войне нечто такое, о чем не следует вспоминать, Жуков нанес смертельный удар коммунистическому термину «Великая Отечественная война». Действительно, что это за «священная война», в детали которой «великий стратег» вникать не рекомендует?
Если, по убеждению Жукова, через треть века не настало еще то счастливое время, когда можно говорить правду о войне, то когда оно настанет? Когда все свидетели уйдут в мир иной? Когда почистят все архивы и «за ненадобностью» сожгут все лишнее, неактуальное, не соответствующее историческому моменту?
Во втором издании «Воспоминаний и размышлений» была усилена позиция Жукова в вопросе о том, что правду о войне говорить нельзя:
По вполне понятным причинам мною не будут затронуты вопросы, раскрытие которых может нанести вред обороне страны (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 313).
Опубликовано сие через 30 лет после завершения войны и больше чем через треть века после германского вторжения. О великий радетель нашей безопасности! Да что же это за тайны такие? Списаны танки, заросли крапивой взорванные укрепления, обвалились окопы и траншеи, распущены корпуса, армии и фронты, Гитлера давно нет, и Сталина тоже, наши фронтовики к тому моменту большей частью вымерли…
Но великие тайны остались. Если их раскрыть, будет нанесен вред обороне Советского Союза и боеспособность армии упадет!
Но вот, подобно гниющему трупу, Советский Союз окончательно разложился. Главная причина: в стране категорически
Непроницаемым слоем вранья покрыта вся советская история, и прежде всего – история военная. После смерти Жукова прошло еще чуть ли не четыре десятка лет, но официальные сочинители так ничего нового и не открыли.
Тем временем идут миллионами все новые и новые тиражи жуковского творения. И в каждом молотом по нашим головам бьет призыв не затрагивать вопросы, «раскрытие которых может нанести вред обороне»… Советского Союза.
Для придворных историков мемуары Жукова – основа и несокрушимый фундамент истории войны. Они бесстыдно ссылаются на «Воспоминания и размышления», хотя знают, что есть темы, – как утверждал сам Жуков, их несколько, – которые вообще нельзя трогать. Правду о войне раскрывать нельзя, а то невзначай, как учил Жуков, можно нанести вред обороне Советского Союза – обороне страны, которой больше нет.
У меня просьба ко всем защитникам Жукова: объясните, что имел в виду величайший стратег! Назовите те запретные темы, которые, по мнению Жукова, нельзя обсуждать. Так и быть, если обсуждать нельзя, обсуждать их не будем. Но вы их назовите. А то ведь откуда нам знать, о чем можно говорить, а что обсуждению не подлежит?
О чем же рано говорить через десятилетия после войны? О штрафных батальонах? Жуков на войне штрафников видом не видывал и слыхом о таких не слыхивал. В мемуарах он этих рабов войны не вспоминал и об их судьбах не размышлял. Но народ об этом знал и без Жукова. В те годы, когда Жуков якобы писал мемуары, Владимир Высоцкий на всю страну хрипел про штрафные батальоны, не дожидаясь, когда разрешат говорить правду.
Может быть, не пришло еще время говорить о том, что народы Советского Союза гитлеровцев хлебом-солью встречали? Жуков и об этом не вспомнил. Но мы-то знали об этом из рассказов свидетелей, из великой книги Анатолия Кузнецова «Бабий яр». Кузнецов не ждал тех прекрасных времен, когда можно будет касаться любых тем и вопросов. Он просто писал правду.
О чем еще не пришло время говорить? О потерях? Жуков нигде ни единым словом не вспоминал потери Красной Армии. Но и без Жукова народ знал, что потери были просто невероятными. И без Жукова честными исследователями была вычислена цифра потерь. И она далеко превосходит 7 миллионов, объявленных при Сталине, 20 миллионов при Хрущёве и 27 миллионов при Горбачёве. (При Горбачёве к сталинской цифре приплюсовали хрущёвскую и получили новую, самую правдивую.)
Трудно понять позицию издателей мемуаров Жукова. Элементарная честность требует изготовить штамп «О многом говорить еще преждевременно. Жуков» и печатать жирными красными буквами поперек каждой страницы его мемуаров.
Заявление Жукова о том, что время говорить правду еще не пришло, является главным свидетельством против его книги «Воспоминания и размышления». После такого заявления честный человек просто не стал бы писать ни единого слова. Или написал бы все, что думает, все, что считает правдой, запечатал бы в трехлитровые стеклянные банки и зарыл бы в саду.