Маршал Советского Союза. Трилогия
Шрифт:
– Звукозаписывающее устройство. На магнитную ленту. У немцев с прошлого года вроде как стоит на вооружении частей связи особого назначения, занимающихся радиоразведкой. Что вы так на меня смотрите? В НКВД их еще не используют? Все на проволоку по старинке пишут?
– Я понятия не имею, на что пишут в НКВД, – произнес несколько озадаченный Каганович.
– Тогда и черт с ним, – улыбнулся Тухачевский. – Будем считать, что шутка не удалась.
– Чай? – решила проявить некоторую заботу Нина Евгеньевна.
– Буду вам очень благодарен, – улыбнулся Каганович, вешая пальто на крючок вешалки.
Пройдя в комнату и усевшись на диван, Лазарь Моисеевич осмотрелся и удовлетворенно хмыкнул.
– Я
– Сейчас нас не слушают, – со все той же шутливой улыбкой сказал Каганович.
– Опасный шаг, – задумчиво произнес Тухачевский. – Хозяин в курсе?
– Он и отправил. Я хотел с вами обсудить один вопрос, который нежелательно освещать при лишних слушателях.
– Вот как? – спросил Михаил Николаевич, задумчиво наблюдая за своим гостем. «Он врет, – подумал Тухачевский, наблюдая за характерной мимикой, – как по писаному. Вопрос только, в чем. Нас записывают, или Сталин не в курсе?» – И что же это за вопрос такой, что сотрудникам ГУГБ НКВД о нем знать не стоит? Насколько я знаю, подписку о неразглашении никто не отменял, да и серьезных ребят, преданных делу, не так чтобы и мало, особенно в органах, чтобы помочь оступившимся. Даже тот же Ежов, – от упоминания Николая Ивановича Каганович скривился. – Что? Он вам не по вкусу?
– Вы же сами его так отрекомендовали, что хоть сразу расстреливай. Партия заинтересовалась вашими заявлениями и стала проверять Ежова Николая Ивановича.
– Значит, все подтвердилось?
– Иначе с вами бы никто не разговаривал. Дали признательные показания. Выдали соучастников. Проверили. Осудили. Расстреляли. Вы же понимаете, что сейчас не те времена, когда партия может проявлять ненужный гуманизм.
– Отчего же не понимаю? Я ведь враг. Классово чуждое происхождение. Имперское военное образование. Гвардейский подпоручик Российской Императорской армии. Мне даже не нужно что-то замышлять, чтобы меня подозревали. Достаточно просто быть. Ведь я шикарный кандидат на роль иностранного агента или шпиона. Сколько «гостей» из прошлого сейчас осталось на производстве, в армии и органах? Единицы. Кем их заменяют? Классово близкими выходцами из рабочих и крестьян.
– Вам это не нравится? – лукаво улыбнулся Каганович.
– Нет, что вы. Это замечательный шанс реализовать творческий потенциал народа. Мне не нравится другое, что замена происходит слишком огульно и без оглядки на подготовку и образование. А вы ведь помните, что нам говорил по этому вопросу товарищ Ленин? С вашего позволения, процитирую, – сказал Михаил Николаевич и, дождавшись кивка Кагановича, выдал длинную фразу, рожденную в свое время вождем революции: – «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами, и с Брешковской, и с Церетели. Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато было оно немедленно, то есть к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту» [12] .
12
Ленин В. И. Удержат ли большевики государственную власть? Журнал «Просвещение», октябрь 1917. № 1–2 // В. И. Ленин. Полное собрание сочинений. 5-е изд. М.: Издательство политической литературы, 1981, т. 34, с. 289–339.
– Похвально, – кивнул Лазарь Моисеевич. – Такие немалые высказывания по памяти не все могут цитировать.
– И что похвального в том, что я процитировал забытые и никому сейчас не нужные слова?
– Чего вы добиваетесь? – неудовольствие в Кагановиче едва скрывалось. – Я вас не понимаю. При вашей информированности вы могли бы вполне успешно подготовить и провести военный переворот и захватить власть в СССР. Да, я помню ваши тезисы о том, что оппозиция оказалась слишком разрозненной, но все это мелочи. Вы изменились и в обновленном варианте вполне бы устроили многих. Тем более что, в отличие от тех же Бухарина или Троцкого, не грезите расстрелами и террором по отношению к классово чуждым. Почему вы решили все бросить и перейти на нашу сторону? Ведь… это никак иначе не назовешь? Вы – перебежчик. Предатель своего дела.
– Я бы поостерегся говорить такие громкие слова. Вы ведь стремитесь построить коммунизм в одном отдельно взятом государстве. Я тоже. Только у нас методы разные. Были. Не так давно я согласился с тем, что подход товарища Сталина намного разумнее, чем подход Троцкого. Ведь, несмотря на все разногласия и мерзопакостную натуру, Лев Давидович тоже своего рода коммунист. Другой вопрос, что после него одни пожарища остаются да разруха, а это, согласитесь, не есть тот идеал, к которому мы все стремимся. Вряд ли вы или я боролись бы за победу революции, грезя о том, как превратим весь мир в одно сплошное пожарище. Напротив, мы с вами хотели облегчить жизнь простых людей – рабочих и крестьян, потеснив все остальные классы. Разве нет?
– Все так, – покачал головой Каганович, – все так. Значит, вы утверждаете, что посчитали методы борьбы товарища Сталина более эффективными и решили перейти на его сторону?
– Именно так. Хотя, если честно, я не верю, что он когда-нибудь начнет мне доверять. После той глупости, что я учудил под Варшавой, я потерял его уважение. А дальше все только накапливалось. Вы же понимаете, уважение просто потерять, но вот восстановить иногда бывает просто невозможно. Думаю, тут именно тот же самый случай. Но, – Тухачевский сделал небольшую паузу, твердо взглянув в глаза гостю, – Лазарь Моисеевич, вы же не ради этого вопроса ко мне пришли?
– Вы правы. В вашей аналитической записке по состоянию дел в РККА было уделено большое внимание вопросу военной промышленности…
– Так вас смутило мое предложение о миграции?
– Миграции? – удивился Каганович. – Пожалуй, это подходящее слово. Почему вы так уверены в том, что РККА не сможет остановить и легко опрокинуть врага?
– Чтобы потом разбить его малой кровью на чужой территории? – уточнил Тухачевский, используя популярный в те годы лозунг.
– Именно так. Ведь вы были в числе тех, кто активно продвигал этот тезис.
– И я покаялся в своих ошибках. Вы разве забыли тот опыт, который мы получили в ходе Мировой и Гражданской войн?
– Мировая война не в счет. Вы должны понимать, что армия, состоящая из рабочих и крестьян, сможет только за правое дело хорошо воевать…
– Лазарь Моисеевич, мы с вами не на политзанятиях, – перебил его Тухачевский. – Вы что, действительно считаете, что правильная политическая подготовка способна заменить боевую? Мы ведь с вами не сюжет для идеологически верного фильма обсуждаем, в котором бессмертный комиссар встает во весь рост и под плотным пулеметным огнем идет на врага. А пули его облетают стороной или, что еще лучше, отскакивают от пролетарской груди.