Маршал Сталина. Красный блицкриг «попаданца»
Шрифт:
— Василий себя как ведет?
— Очень хорошо. На удивление, не пьет. Посещали картинную галерею, гуляли по набережной, в Сокольниках, да и вообще много где. И все под ручку.
— Вот и пускай. Пока. Посмотрим, что будет дальше.
— Товарищ Сталин, вы же знаете Василия. Он парень увлекающийся, порывистый. Может, не стоит допускать? Кто знает, чем это обернется. Вдруг Света от него понесет?
— Так даже лучше будет. Если он под ее влиянием стал себя контролировать, то и ладно. Детей нарожает. Остепенится. В конце концов ее отец может «погибнуть от рук наймитов мирового империализма», если что-то пойдет не так. Будет дочерью геройского маршала. Главное, Василия в руки взять. А то товарищ Власик мне не раз уже докладывал совершенно непристойные вещи про него. Мальчик рос без пригляда…
— А
— Думаю, Лаврентий, мы сможем ему объяснить, что нужно быть ответственным мальчиком. Главное, чтобы образумился… — покачал головой слегка задумчивый Сталин. — Пьянство и кутеж его до добра не доведут.
ГЛАВА 4
4 июля 1939 года. Монголия.
Сражение на реке Халхин-Гол.
В ночь на третье июля 1939 года войска генерал-майора Кобаяси начали наступление на предварительно разведанные позиции советских пограничников, перейдя от беспокоящих к решительным действиям. Однако никакого героического сопротивления «до последнего патрона» японцам не оказывали, что вызывало у них раздражение и удивление. Ведь в прошлом 1938 году РККА действовала очень прямолинейно и предсказуемо. А потому совершенно непривычные действия пограничников давали неплохой «урожай».
Советские пограничники использовали доработанную тактику партизан, смысл которой сводился к спорадическим обстрелам с заранее подготовленных позиций и оперативному отступлению, дабы не оказаться под ударом. Когда на позиции, откуда десять-пятнадцать минут назад работало несколько минометов и пулеметов, врывались японские солдаты, их ждали только обычные, противопехотные мины. Не помогали даже попытки навести на позиции пограничников артиллерию, которая просто не успевала отреагировать. Причем на всех запасных позициях имелись небольшие запасы продовольствия, боеприпасы, вода и медикаменты, для того чтобы отошедшие на них советские пограничники могли немного отдохнуть и продолжить свое нелегкое дело. Например, те же мины для новейшего шестидесятимиллиметрового миномета, который еще только проходил испытания в войсках, находились в укладках на позициях, а потому бойцам необходимо было перетаскивать во время отступления только сам миномет.
Сорок восемь часов непрерывно продолжался этот ужас, доводящий японцев до исступления. И днем и ночью им не давали покоя легкие, но от того не менее злые мины, которые подкреплялись кратковременными обстрелами из пулемета. Из-за чего войска генерал-майора Кобаяси продвигались очень медленно, неся постоянные потери, а также находясь в постоянном напряжении, которое чрезвычайно изматывало и утомляло. Доходило до того, что японские солдаты время от времени открывали ураганную стрельбу по любым подозрительным кустикам. Но надежда их не покидала. Они были убеждены — череда запасных позиций не может длиться вечно и уж тогда-то они доберутся до этих ненавистных гайдзинов… [37]
37
Гайдзин — наименование японцами европейцев.
Михаил Николаевич находился на одном из самых удачно расположенных командных пунктов, откуда можно было прекрасно просматривать практически всю зону готовящейся артиллерийской засады.
Но вот, уставшие и измотанные японские бойцы окончательно заняли заранее намеченную территорию перед хорошо замаскированным заслоном, и маршал дал отмашку начинать «концерт». Заработали новейшие полевые пушки, [38] выстрелы которых переплетались с тяжелыми басами полевых гаубиц, [39] а на «back-вокале» задавали тон композиции могучие минометы. [40] Японцы бросились врассыпную, стараясь найти укрытие хоть где-нибудь — пусть даже в канаве
38
107-мм полевая пушка и 122-мм тяжелая полевая пушка.
39
122-мм полевая гаубица и 152-мм тяжелая полевая гаубица.
40
120-мм и 160-мм минометы.
Впрочем, не все шло настолько гладко, как хотелось бы, и часть японских солдат, испуганных обстрелом, рванули вперед — прямо на заслон, который оказался слишком слаб, чтобы сдержать всех. Именно в этот момент шальная пуля попала Михаилу Николаевичу в левое плечо по касательной. Из-за чего маршала тут же перевязывают и, несмотря на протесты, по настоянию врача отводят в эрзац-блиндаж при командном пункте, где на всякий случай развернули полевой медпункт. Причем не просто так, а напичкав лекарствами, вызывающими в том числе повышенную сонливость. Врачи имели на этот случай особенные инструкции, дабы оберегать маршала от неприятных случайностей, а потому сильно перепугались из-за этого случайного ранения. Шутка ли — враг еще далеко, а все равно зацепило. Поэтому, достигнув «горизонтального положения», Тухачевский сразу заснул, повинуясь фармацевтической магии.
Ему снился странный сон — будто он в сильно потрепанной одежде стоит на холме с огромным дубом на его вершине. А вся земля вокруг завалена трупами воинов в старинных доспехах или без них. Отрубленные руки, ноги, головы, кишки, раскиданные по траве, кровь… и много оружия, что совершенно ржавого, что относительного приличного на вид. Небо было пасмурным и серым. А летающие на его фоне большие черные вороны создавали тяжелую гнетущую атмосферу с эффектом сказки. Мистика.
Вдруг Михаил Николаевич краем глаза заметил какое-то движение, резко обернулся и замер — в сотне метров от него стоял человек в старом сером балахоне, укрывающем его с головой, и большим посохом в руке.
— Кто вы?! — крикнул маршал, пытаясь перекричать легкий шелестящий ветер и карканье ворон. — Что это за место?
Но незнакомец никак не отреагировал. Как будто и не услышал слова. А вокруг уже творилась жуть — призрачные девы с мертвенно-бледными, но очень красивыми лицами и ужасающими черными провалами, вместо глаз, уносили одного за другим погибших людей. Куда-то вверх… в низкие серые тучи, буквально нависающие над холмом. И все это сопровождалось непонятным шепотом. Как будто тысячи, десятки тысяч голосов о чем-то беседовали, но понять, о чем и даже на каком языке, Тухачевский не мог. Он начал крутить головой с нарастающей тревогой, пока не наткнулся на того самого незнакомца в балахоне. Только теперь он уже стоял прямо перед ним — в паре шагов.
— Кто вы?!
Но незнакомец не ответил, а лишь поднял капюшон и посмотрел на маршала ледяным взглядом одного-единственного ярко-голубого глаза. Потом перед глазами маршала поплыли картинки из обеих жизней — что Агаркова, что Тухачевского. Моменты слабости, нерешительности, трусости. Особенно сильно ударил по нему эпизод, в котором он увидел себя в августе-сентябре 1991 года и то, как он боялся выступить против государственного переворота. А поток продолжался, но уже из этой жизни. Пока, наконец, все не пропало, оставив Михаила Николаевича на негнущихся ногах и с жутким ужасом внутри, густо перемешанным со стыдом и чувством позора.
Незнакомец лишь усмехнулся с легким оттенком презрения и отрицательно мотнул головой, отчего призрачные девы, уже стоявшие рядом с маршалом, удалились.
— Но это несправедливо! Я же старался! Всю жизнь боролся за свою Родину!
— Справедливость? — удивленно спросил одноглазый мужчина. — Ее нет. И никогда не было. Вот, — кивнул он на меч, лежавший в траве перед Тухачевским, — единственное мерило. Победишь — сам скажешь, что справедливо, а что — нет. Проиграешь? Сам виноват. Историю пишут победители.