Маршал Сталина. Красный блицкриг «попаданца»

Ланцов Михаил Алексеевич

ГЛАВА 4

30 мая 1940 года. Германия.

Ставка фюрера.

Относительный успех войны в Польше позволил немцам начать наступление на Францию в те же сроки, что и в истории, которую здесь знал только маршал. Прежде всего, из-за наличия тяжелых танков, прекрасно себя зарекомендовавших во время боев с поляками. Грубо говоря — ни одного безвозвратно потерянного немецкого тяжелого танка в той кампании не было. Все отремонтировали и вернули в строй. Да еще и новые ввели в эксплуатацию, благо Шпеер набирал обороты, раскрываясь как прекрасный производственный администратор. Так что, десятого мая французскую границу пересекли

уже три тяжелых танковых полка, противопоставить которым «лягушатникам» было нечего — их средства противотанковой обороны оказались недействительны против таких тяжелых игрушек. Впрочем, и против довольно уже многочисленных «четверок» французы мало что могли выкатить. А учитывая тот факт, что все эти силы были собраны в единый кулак — танковую армию, то эффект получился просто чудовищный. Пройдя через юг Бельгии, в обход основных оборонительных позиций, эта армия стала тем паровым катком, которая обрушила весь фронт и перевела боевые действия в маневренный характер, куда более предпочтительный для немцев, нежели затяжные позиционные бои.

— Хайнц! — радостно воскликнул Гитлер, встречая своего генерала, который только что приехал с передовой. — Я рад тебя видеть! Как добрался?

— Пару раз на транспортный самолет нападали французские летчики, но все обошлось. Эскорт из «сто девятых» справился со своей задачей. Отделались десятком дырок в борту и испугом, — улыбнувшись, ответил Гудериан.

— Рассказывай, что там происходит. Как французы? Сражаются так же яростно, что в старую войну?

— Мой фюрер, ситуация очень необычна. Герои Вердена, которые еще двадцать лет назад мужественно сражались с нашими солдатами, остались в прошлом. Да, французы оказывают сопротивление, но в целом они уже не те. Много дезертиров, а главной проблемой, с которой мы столкнулись, стали пленные. Их так много, что они замедляют нас сильнее, чем честные солдаты, пытающиеся оказывать сопротивление.

— Странно, — удивленно произнес Гитлер.

— Очень странно. Иногда мне кажется, что французы просто сломались. Тогда. Под Верденом, на Сомме… В них пропал внутренний стержень. Более-менее сражаются англичане, но их командование осторожничает. У меня есть острые подозрения на то, что «лайми» хотят убежать на свой остров, оставив французов умирать в гордом одиночестве.

— Вы телеграфировали мне о том, что вашей армии нужно дать отдых. — Гудериан кивнул на это высказывание. — Сколько еще люди смогут выдержать?

— Столько, сколько потребуется Рейху, мой фюрер. Но проблема не столько в них, сколько в технике. В ходе боевых столкновений мы теряем танки, бронетранспортеры, грузовики, мотоциклы. Что-то безвозвратно, но большую часть техники все же можно восстановить. Наша ударная танковая армия стремительно теряет мобильность. С каждым днем наступления. А службы обеспечения утомлены до предела. Как вы понимаете, такое положение дел очень сильно сказывается на нашей боеспособности. Еще немного и попросту не сможем наступать. Я не стал это передавать телеграммой, дабы сведения не попали врагу в случае, если у нас есть кроты. Так вот — за двадцать дней боев мы потеряли девяносто процентов тяжелых танков.

— Что?!

— Да. Именно так. Но они, слава богу, не безвозвратные. Свыше восьмидесяти процентов потерь — это просто разбитые катки, и прочие повреждения ходовой части. Кое-где нужно заменить броневые плиты. Испорченные двигатели или еще что. Но в целом за месяц-другой, девяносто процентов этих машин получится вернуть в строй. По остальной технике ситуация лучше, но доля окончательно уничтоженных машин там выше.

— Сколько вам нужно времени?

— Неделя. Солдатам нужно отоспаться, а ремонтным подразделениям довести численность тяжелых танков хотя бы до ста единиц. Кроме того, ситуация складывается таким образом, что остатки французских войск отступают на юг, к Парижу, а над нашим флангом нависает Бельгийская группировка. Без ее разгрома проводить наступление дальше очень рискованно. Тем более что англичане, оказавшиеся отрезанными от Дюнкерка, сейчас сосредоточили в Бельгии львиную долю своих сил.

— Вы считаете, что они рискнут напасть?

— Они уже явно продемонстрировали свои намерения и ведут эвакуацию с материка. Однако если появится стратегически удобная ситуация, то они могут и атаковать. Это усугубляется еще тем, что наша авиация до сих пор не добилась господства в воздухе и несет серьезные потери. Нам нужно показать «лайми», что теперь их черед.

— Ускорить их эвакуацию?

— Да, — твердо ответил Гудериан. — Нам намного выгоднее их разгромить, но сил это потребует изрядно. Полагаю, что полноценный разгром англо-бельгийских войск по всем правилам военной науки обойдется нам дороже, чем все совокупные потери, которые мы уже понесли. Что, я полагаю, для Рейха слишком большая цена. Ведь это будет означать катастрофическое ослабление Вермахта. В ситуации с Люфтваффе, которое себя пока не показало достойно, это рисует безрадостную картину.

— Хорошо. Я вас понял, друг мой, — чуть подумав, ответил Гитлер. — Даю вам неделю. Надеюсь, вы справитесь. Кроме того, я поговорю с Альбертом, может быть он сможет помочь с поставками техники. Тяжелых танков сверх нормы не обещаю, но мы попробуем дать вам хотя бы десять четверок сверх ожидаемого.

— Панцерваффе вам будут очень признательны, мой фюрер, — Гудериан подчеркнуто почтительно склонил голову, одновременно щелкнув каблуками.

ГЛАВА 5

15 июня 1940 года. Лондон.

Кабинет министра иностранных дел.

— …у советской стороны все было готово к началу войны, поэтому, вручив ноту согласно нормам международного права, они уже через три часа перешли к активным действиям — обрушив на заранее разведанные позиции финской армии огонь тяжелых корпусных орудий. Впрочем, финны последние несколько дней буквально спали в траншеях и блиндажах, поэтому налет был не очень эффективным. По крайней мере, так заявляли финны.

— Время и подача ноты задокументированы?

— Да. Москва поступила хоть и на грани допустимого, но так и не вышла за рамки международного права. Так что спекулировать этим обстоятельством не получится. Разве что муссировать факт готовности к войне, но, учитывая тот спектакль, что устраивали в Хельсинки последние полгода, это все лишено смысла по большому счету.

— Хорошо. Черт с ними, с этими упрямыми баранами. Что там произошло? Сведения очень путаные.

— Ну, мне как представителю при штабе дружественной Советской Армии было мало что видно. Старались держать подальше от оперативных сведений. Не доверяли. Но в общих чертах ситуация выглядела следующим образом. Рано утром тринадцатого мая войска РККА начали серьезную артиллерийскую подготовку по заранее разведанным позициям финнов. А в четыре утра к ним присоединилась и авиация, быстро добившаяся господства в воздухе.

— Как так? — удивился лорд Иден. — По германским каналам нам известно, что они до сих пор используют модификации своего старого «рата».

— Именно так. Но наши эксперты говорят, что истребитель-то старый, только вот исполнение его новое. Полностью алюминиевый набор и несущая обшивка. Улучшенная аэродинамика. Большой каплеобразный фонарь. Новый двигатель под высокооктановый бензин. И весьма серьезное вооружение. По всей видимости, эта версия И-16 есть практически предел развития, но его хватило как в Польше, так и в Финляндии. Техническое превосходство истребителей и выучка личного состава стали тем фактором, которому финны ничего не смогли противопоставить. Вообще ничего. Ко всему прочему советская истребительная авиация была еще и более многочисленная. В общем, буквально за неделю финские ВВС практически прекратили свое существование. И ВВС Советского Союза стали работать буквально в полигонных условиях. Лишь зенитки время от времени шалили, но к исходу второй недели и их, почитай, не осталось. Все повыбили. Особенно в районе Хельсинки, над которым советская авиация к исходу мая летала как у себя дома.