Марсиане, go home!
Шрифт:
— Марджи Деверо. — Добавил: — Медсестра.
— Минуточку.
Через некоторое время в трубке раздался голос Марджи:
— Слушаю?
— Добр'ночи, Марджи. Это Льюк. Я тебя поднял с постели?
— Нет, я в ночной смене. Рада слышать твой голос. Я так возновалась за тебя.
— Правда? Неужели за меня? Со мной все в порядке. А чего это ты волновалась?
— Ну… сам знаешь… марсиане. Столько людей… Короче, беспокоилась, и все.
— А! Ты думала, что я уже того, не правда ли? Не волнуйся, моя драгоценная, со мной они не могут ничего сделать.
— С тобой все в порядке, Льюк? Мне кажется, ты принял изрядную дозу.
— А что тут такого? Ну выпил. И чувствую себя преотлично. А как ты?
— Тоже ничего. Но страшно устала. Просто… ты не поверишь, но тут самый настоящий дурдом! Но я не могу долго болтать по телефону. Тебе что-нибудь нужно?
— Ничегошеньки, лапочка ты моя. Я же тебе сказал: у меня все — лучше некуда.
— В таком случае, мне надо идти. Но я хотела бы поговорить с тобой, Льюк. Ты можешь позвонить мне завтра после обеда?
— Прекрасно, душенька. Во сколько?
— В любое время, но только после обеда. До свидания, Льюк.
— До завтра, дорогая.
Уже с очередным стаканом в руке, он вдруг вспомнил, зачем звонил ей. Только теперь дошло, что он собирался поговорить с Марджи о Форбсе. Да ну его, к черту! В любом случае, он никак не мог повлиять на его судьбу, как бы она не сложилась.
Странно, откуда у Марджи этот дружелюбный тон. Особенно если учесть, что она сразу почувствовала, в каком он состоянии. Когда он надирался до чертиков, для неё это всегда было, как красная тряпка для быка.
Наверное, она действительно беспокоилась о нем… Но с какой стати?
И тут он вспомнил. Она всегда подозревала, что у него не очень устойчивая психика. Психоанализ, на котором она настаивала… А сейчас она, наверняка, подумала, что…
Но если он правильно угадал ход её мыслей, то тогда она попала пальцем в небо. Он будет последним, кто даст себя одолеть этим марсианам.
И, словно бросаяв вызов и Марджи, и марсианам, Льюк опрокинул ещё рюмку. Он ещё всем им покажет!
Именно в этот момент он заметил, что не один в комнате — на него смотрел марсианин.
Льюк повел в его сторону ходившим из стороны в сторону пальцем.
— Ва…м не удастся меня сломить… Это Я вас придумал…
— Джоннии, ты итак уже по уши в дерьме. Нажрался, как свинья.
Марсианин с отвращением взглянул сначала на Льюка, а потом на Грешэма, храпевшего на диване. Решив, что нет смысла связываться с этими двумя болванами, он исчез.
— Ну вот, разве… я не был прав? — пробормотал Льюк.
Отпил ещё глоток, а потом… у него едва хватило времени поставить рюмку на стол: голова его упала, и он мгновенно заснул.
Ему снилась Марджи. То он с ней крупно ругался, то… Несмотря на присутствие этих марсиан, все же сны продолжали оставаться делом чисто интимным.
Глава 5
Между тем, так называемый, Железный Занавес трясло, как листок дерева при землетрясении.
Руководители
Они не только не могли обвинить в этом капиталистов — поджигателей войны, но очень быстро обнаружили, что марсиане были намного опаснее их традиционных политических оппонентов.
Марсиане не очень-то переживали, что они не марксисты. Они вообще были против любой политической философии, независимо от её идеологической подоплеки. Им было совершенно безразлично, с кем они имели дело, с коммунистом или с капиталистом — своими шутками и издевательствами одинаково доставали и первых и вторых. Правительства, формы правления, демократия, тирания — все это были пустые слова для них. Как в теории, так и на практике. Они намекали, что там у них, на Марсе, существует какая-то особая, идеальная форма управления, но неизменно уклонялись от уточнения, что это за модель и как она работает, ограничиваясь лишь заявлением, что это не нашего ума дело.
Было ясно и другое: она не миссионеры. Никаких поползновений выступать с позиций оказания нам какой-то помощи. Их единственная цель: все знать обо всем и проявить себя с максимальной степени невыносимыми.
В результате всего этого, за Железным Занавесом наступил полнейший хаос.
Стало невозможным формировать общественное мнение! Марсиане проявляли страшный интерес к пропаганде…
Невозможно стало что-то скрывать. Марсиане, а это мы уже знаем, были безгранично болтливы.
В первые месяцы прокатилась целая волна чисток, снятия с руководящих постов. Многие пострадали.
Но через некоторое время все как-то утряслось. Надо было что-то предпринимать. Всем было ясно, что надо идти на некоторые уступки. Всех не устранишь и в Сибирь не сошлешь. Стали не то чтобы поощрять, но относиться терпеливей к некоторой свободе в прессе и даже, конечно не в стратегическом плане, к небольшим отклонениям от генеральной линии партии и правительства.
Да, грустно все это было, очень грустно…
Но самым ужасным была невозможность вести пропаганду, даже на государственном уровне. Факты и цифры, статистика, как в газетах, так и в официальных речах руководителей, должны были быть реальными, точными. Марсиане чуть ли не в экстаз входили и шумно разоблачали малейшие несоответствия с действительностью.
И я вас спрашиваю: как можно управлять таким кораблем, как Государство, в таких условиях?
Глава 6
Но и у капиталистов, поджигателей войны, дела шли не лучше. Да и у кого в эти времена не было трудностей? Чтобы не быть голословным, сошлемся на то, что произошло с Ральфом Блейз Уэндэллом. Родился он вместе с нашим веком, то есть в этот момент ему было ровно шестьдесят четыре года. Высокий, сутулившийся, худой, с седыми волосами и усталыми глазами. Да, ему здорово не повезло (а ведь вначале все говорило наоборот) быть избран президентом США в 1960 году.