Марсианские хроники. Полное издание
Шрифт:
Список этих «а что, если» можно продолжать бесконечно. А что, если бы я не встретил Мэгги, которая согласилась стать моей женой и приняла ради меня обет бедности? Что, если бы в ту же неделю, когда я женился на Маргарет, Дон Конгдон не пожелал бы стать моим литературным агентом, каковым он остается уже сорок три года?
И что, если бы, вскоре после выхода «Хроник», я не зашел бы в тот маленький книжный в Санта-Монике, куда в то же самое время заглянул и Кристофер Ишервуд?
Я быстренько подписал и вручил ему экземпляр моей книги.
Ишервуд принял подарок с выражением встревоженным и тоскливым и тут же сбежал.
Через три дня он позвонил мне домой.
– Знаете, что вы сделали? – спросил он.
– Что?
– Вы написали отличную книгу. Я буквально на днях стал главным книжным обозревателем в журнале «Tomorrow», и ваша книга будет первой, о которой я напишу.
Спустя пару месяцев Ишервуд позвонил и сказал, что известный английский философ Джеральд Херд хочет со мной познакомиться и для этого приехать ко мне.
– Ко мне нельзя! – крикнул я.
– Почему?
– Потому что мы только что въехали в новый дом и у нас нет мебели!
– Джеральд Херд будет сидеть на полу, – сказал Ишервуд.
Херд приехал и сидел на единственном в доме стуле.
Мы с Мэгги и Ишервудом сидели на полу.
Через пару недель после той встречи Херд и Олдос Хаксли пригласили меня на чай, и оба спросили, вторя эхом друг другу:
– Вы сами-то знаете, кто вы?
– Кто?
– Вы поэт, – сказали они в один голос.
– О боже, – ответил я. – Правда?
Так что мы завершаем на том, с чего начали: один друг отправляет меня в дорогу, другой встречает в конце пути. Что, если бы Норман Корвин не уговорил меня уехать в Нью-Йорк, а Уолтер Брэдбери не принял бы меня там?
Возможно, у Марса никогда не появилась бы атмосфера, и марсиане никогда не рождались бы и не жили в своих золотых масках, а их непостроенные города навсегда затерялись бы среди холмов с неразработанными карьерами. Большое спасибо этим двоим за ту поездку в Манхэттен, обернувшуюся путешествием в другой мир – кольцевым рейсом, который существует уже сорок лет.
Р.Б. 6 июля 1990 года
Гринтаун, где-то на Марсе. Марс, где-то в Египте
Предисловие 1997 года
«Не говорите мне, что я делаю, знать этого не хочу».
Это не мои слова. Это сказал мой друг, итальянский режиссер Федерико Феллини. Снимая новый фильм сцену за сценой, он отказывался просматривать уже готовые материалы, которые проявляли в лаборатории по вечерам. Он хотел, чтобы его работа оставалась секретом и продолжала бы его интересовать и манить.
Так же я относился к своим рассказам, пьесам и стихам большую часть жизни. Так случилось и с «Марсианскими хрониками» в годы, предшествовавшие моей женитьбе в 1947 году, а вот в 1949-м, когда я приступил к окончательной работе над текстом, меня ждал сюрприз. Начинались «Хроники» как случайные рассказы о Красной планете, мелкая побочная работа, а в результате же в июле и августе этого года я каждое утро садился за пишущую машинку, мечтая узнать, что же приготовила мне моя муза.
Что же это была за муза? Всегда ли я верил в это мифическое создание? Нет. Вначале, в старших классах и сразу после них, я продавал газеты на улицах и занимался тем же, чем большинство писателей в начале карьеры: подражал старшим товарищам и копировал сверстников, тем самым лишая себя всякой возможности увидеть истину, которая пряталась под моей кожей, у меня в голове.
Хотя я написал несколько очень хороших фантастических и полусказочных рассказов, которые опубликовали, когда мне было двадцать с небольшим, они ничему меня не научили. Я отказывался видеть свои собственные мысли, которые варились у меня в голове и выплескивались на бумагу. Мои истории о чудесном были яркими и живыми. Рассказы о будущем – безжизненными, механическими и недвижными.
Освободил меня сборник Шервуда Андерсона «Уайнсбург, Огайо». Мне было двадцать три года, и меня заворожил десяток героев, которые проводили жизнь на полуосвещенных крылечках и темных чердаках городка, в котором всегда стояла осень. «Господи! – воскликнул я. – Вот бы написать книгу хотя бы вполовину столь хорошую! Только чтобы действие происходило на Марсе!»
Я нацарапал список городов и народов этого далекого мира, придумал названия, начал и забросил дюжину рассказов, а потом отложил их в сторонку и забыл о них. Или решил, что забыл.
Потому что музы умеют терпеть. Они продолжают жить, даже если не обращать на них внимания. Они ожидают, что вы вернетесь к ним – или они умрут, не сказав ни слова. Я должен был убедить себя, что миф – это не призрак, что это умозрительное вещество должно заговорить, заплясать на кончиках моих пальцев и лечь на бумагу.
За следующие несколько лет я написал множество марсианских «мыслей», шекспировских реплик в зал, рассуждений, ночных видений, предрассветных снов. Французы – например, Сен-Жон Перс – достигли в этом совершенства. Это полупоэтические, полупрозаические отрывки длиной от ста слов до целой страницы, которые могут быть посвящены любой теме и вдохновляются погодой, моментом, красивым зданием, хорошим вином, вкусной едой, видом на море, коротким закатом или длинным рассветом. Наглотавшись всего этого, люди блюют волосяными шарами – ну или бессвязными внутренними монологами а-ля Гамлет.
Так или иначе, я сложил свои «мысли» в стопку в случайном порядке и рассовал по дюжине других столов.
Потом произошло счастливое событие. Норман Корвин, величайший радиорежиссер и радиописатель в истории, настоятельно пригласил меня в Нью-Йорк, потому что считал, что меня пора «открыть». Я послушно прикатил на Манхэттен на автобусе и, изнывая в Юношеской христианской ассоциации, повстречал Уолтера Брэдбери (не родственник), великолепного редактора из компании «Даблдей», который предположил, что я могу соткать невиданное прежде полотно. Он спросил, не могу ли я как-то соединить все свои марсианские сказки. Сделать из них Марсианские хроники?