Мартин Борман: «серый кардинал» III рейха
Шрифт:
После покушения на жизнь Гитлера (20 июля 1944 года) рейхсляйтер НСДАП решил, что медлить более недопустимо: при значительно возросшей вероятности возникновения непредсказуемых осложнений темпы экспорта германского капитала были явно недостаточными, следовало резко усилить эту кампанию. Согласно приказу Бормана, Шейд объявил на совещании в Страсбурге о том, что отныне закон о запрете экспорта капиталов не распространяется на флагманы германской экономики. Кроме 750 зарубежных фирм, куда НСДАП осуществляла перекачку денег централизованным образом, каждой корпорации следовало самостоятельно организовывать подобные «убежища» в нейтральных государствах. Филиалы германских фирм за рубежом предстояло преобразовать в предприятия, формально принадлежавшие гражданам этих стран (например, в Скандинавии наиболее известными
Почти неизвестный широкой общественности Германии, тщательно скрывавшийся в тени фюрера, рейхсляйтер НСДАП Мартин Борман сконцентрировал в своих руках почти все рычаги реальной власти. Руководство страной он осуществлял через подчиненных ему местных партийных лидеров — гауляйтеров, формально обладавших определенной долей независимости от центральных органов. Став доверенным слугой фюрера, Борман умело воспользовался возможностью от его имени управлять деятельностью министров. Узурпировав право готовить доклады для Гитлера по всем вопросам не только партийного, но и государственного управления, рейхсляйтер НСДАП тонко манипулировал фюрером, терпеливо добиваясь своих целей. В итоге Мартин Борман стал могущественнейшим серым кардиналом в истории XX века: действуя от имени нацистского вождя, он почти никогда не брал на себя персональную ответственность [8] за принятие решений, вынуждая других руководителей издавать и подписывать нужные ему приказы и законы. Лишь изредка его виза, свидетельствовавшая об одобрении партией тех или иных действий, появлялась на документах государственного и политического значения. Обычно на его формальной поддержке настаивали в тех случаях, когда речь заходила о бесчеловечной политике геноцида в отношении «низших рас» (даже такие отъявленные палачи, как Гиммлер, Гейдрих и Эйхман, стремились разделить с кем-нибудь ответственность за ужасные преступления). Главный кабинетный убийца, творивший свои преступления, не выходя из-за письменного стола, никогда не видел воочию никого из миллионов своих жертв, представавших перед его взором лишь в виде безликих цифр в отчетах подчиненных.
Восхождение подобных личностей к вершинам власти в разные эпохи складывается по-разному, но всегда таит в себе угрозу человечеству. Трудно сказать, кто и где, укрывшись под сенью неизвестности, вновь вынашивает сегодня замыслы о мировом господстве и готовит новые беды всей планете.
Эта книга — об одной из самых таинственных и страшных личностей в истории третьего рейха — Мартине Бормане. Его совсем не знали в стране, но влияние партайгеноссе ощущалось повсюду. Похоже, его интриг опасался даже Гитлер. Его имени не было в списках казненных и заключенных в тюрьму по приговору Нюрнбергского трибунала. Его вообще потом нигде не было... Борман исчез. Растворился вместе с миллионами партии. [9]
Через хаос
Юноше еще не исполнилось и девятнадцати лет, а он уже сумел достаточно хорошо разобраться в ситуации, чтобы не опасаться за последствия столь решительного поступка. Конечно, в прежние времена, когда подобное считалось позором и свежи были в памяти победы, следовавшие одна за другой, и торжествующие толпы маршировали по улицам, распевая патриотические песни; когда об успехах возвещали звоны колоколов и экстренные выпуски газет; когда он, как и все его сверстники, торопил время, мечтая поскорее получить диплом и записаться добровольцем в армию, — тогда ему грозил бы расстрел.
Теперь же неизбежность окончательного поражения не вызывала сомнений, а император Вильгельм II бесславно сбежал в Голландию. Измученная непосильным бременем долгой войны на два фронта, некогда могущественная Германия оказалась на грани банкротства и голода. Страну раздирали политические конфликты, забастовки, стачки, вооруженные схватки. Отчаявшимся безработным, армия которых насчитывала более трех миллионов человек, подолгу не удавалось обеспечить себя хоть каким-то питанием. Совсем скоро в страну должен был хлынуть мощный людской поток: с окончанием войны сотни тысяч молодых мужчин вернутся к гражданской жизни, к которой они в большинстве своем совершенно не [10] подготовлены, ибо многие ушли на фронт прямо со школьной скамьи и к девятнадцати-двадцати годам умели только воевать.
Мартин Борман — а речь идет именно о нем — оказался в армии летом 1918-го, когда достиг призывного возраста. Примечательно, как быстро и полно молодой человек уразумел разницу между теорией юношеского патриотического идеализма и практикой армейского претворения в жизнь этих самых идей. Усатые сержанты сверхсрочной службы, в лагерях для обучения рекрутов переделывавшие «гражданскую размазню в настоящего человека», умели внушить, что сообразительный парень знает, когда и как потрафить начальству, — этот урок он постиг в совершенстве и усвоил на всю жизнь. Полученные навыки Мартин немедленно и успешно применил на практике: уклонился от передовой, устроившись «полировщиком» (то есть денщиком) офицера службы тыла.
Со свойственными ему тщательностью и последовательностью Мартин оценивал свои ближайшие перспективы — ближайшие, ибо окончательное поражение Германии несомненно было не за горами. Адская мясорубка передовой — как, впрочем, вообще военная служба в армии проигравшей стороны — не сулила ни славы, ни успешной карьеры. Он имел представление о реальном положении дел в стране и избрал план действий, которые позволили бы ему неплохо устроиться даже в этих трудных условиях. Проходив в солдатской шинели семь месяцев и умудрившись в военное время ни разу не опалить ноздри едкой горечью пороха, Мартин снял военную форму и дезертировал в январе 1919 года, как только вооруженные отряды захватили Берлин и свергли социалистическую республику.
Тут стоит отметить, что так поступал всякий, кто не был обременен чувством боевого товарищества, не возвел долг перед отечеством в ранг абсолюта и не хотел [11] рисковать своей жизнью, участвуя в бойне, ставшей к тому времени бессмысленной. Для Бормана важно было уйти не слишком рано — он дождался того времени, когда дезертирство стало даже встречать сочувствие у населения. Но он и не медлил, стараясь попасть в первую волну беглецов и раньше других обеспечить себе приличное место. Мартин имел некоторое преимущество даже перед теми, кто ушел раньше, — ведь другие просто спасали себе жизнь, и им еще предстояло выработать способы устройства своего гражданского бытия. Борман же сразу взялся за реализацию заранее подготовленных задумок.
Решив не возвращаться к многочисленной семье в дом отчима, Мартин устроился на годичные курсы по подготовке... специалистов сельского хозяйства! Действительно, прежде он был исключительно городским жителем. Действительно, никто из его родственников не занимался сельским хозяйством. Действительно, эта сфера деятельности была для него совершенно незнакомой. И — существенная деталь! — в школе он не отличался рвением в учебе, проявляя некоторый интерес только к математике (эти способности отмечались учителями, укорявшими его за прохладное отношение к естественным наукам и полное пренебрежение к литературе, языкам и искусству). Но если Мартин Борман ставил перед собой какую-то цель, то, обладая недюжинной работоспособностью и невообразимым упорством, шел к ней, преодолевая все препятствия, в том числе и те, которые крылись в нем самом.
Почему же он избрал своим поприщем сельское хозяйство? Да потому, что вполне здраво рассудил: именно в городах максимальный уровень безработицы; именно в города устремляются люди, потерявшие [12] место, ибо, согласно распространенному мнению, где много людей — там много работы не только на производстве, но и в сферах услуг, коммунального хозяйства и т. д.; кроме того, все тянулись в города, памятуя о тяжелых условиях жизни сельских наемных рабочих. Многие батраки в Германии ютились в жалких лачугах, не обеспечивавших элементарной защиты от непогоды. Зимой зачастую приходилось держать открытой дверь, поскольку в этих хижинах не было ни окон, ни дымоходов. Чад от очага выходил только через дверной проем, а низом по ледяному каменному полу в помещение вползала стужа. Здесь число больных туберкулезом и детская смертность были намного выше, чем в любой другой социальной группе. Сельские рабочие оказывались в условиях более ужасной нищеты, чем бедняки в ночлежках больших городов.