Мартин Иден. Рассказы
Шрифт:
— Не будем об этом говорить, — сказала она; голос у нее оборвался; чтобы скрыть это, она закашлялась. Она встала. — Пойдемте, пора домой. Я ужасно устала.
Праздник уже кончился, и почти все, пришедшие сюда повеселиться, успели разойтись. Но когда Мартин и Лиззи вышли из-под тени деревьев, они увидели, что вся компания его друзей поджидает его. Мартин сразу понял, в чем дело. Видимо, на него готовилось нападение, и приятели решили стать его телохранителями. Они вышли из ворот парка; за ними следом двигалась вторая компания — друзей противника Мартина, которых тот собрал, чтобы отомстить за то, что у него отбили Лиззи. Несколько полицейских, предчувствуя драку, отправились за ними, чтобы помешать им; они проводили обе группы до вокзала и посмотрели за тем, чтобы они сели в разные вагоны поезда, шедшего в Сан-Франциско.
Поезд подошел к вокзалу на Шестнадцатой улице; уже был виден ожидавший трамвай; кондуктор нетерпеливо дергал звонок.
— Вон трамвай, — посоветовал Джимми. — Садитесь в него, а мы постараемся задержать их. Да бегите же! Живо!
Враждебная группировка временно была сбита с толку этим маневром; поняв, в чем дело, вся компания выскочила из поезда и бросилась вдогонку. Степенные и положительные обитатели Окленда, сидевшие в трамвае, не обратили внимания на бежавших во всю мочь молодого человека и девушку, которые быстро вскочили и заняли места на передней площадке. Они так и не поняли, что общего между этой парой и Джимми, который уже с подножки крикнул вагоновожатому:
— Отчаливай скорее, приятель, и давай ходу!
В то же мгновение Джимми обернулся, и пассажиры увидели, что он хватил кулаком по лицу какого-то подбежавшего к трамваю человека, пытавшегося вскочить на подножку. Тотчас же в воздухе замелькали кулаки и посыпались удары на какую-то ватагу, желавшую влезть в вагон. Джимми и его товарищи, заняв всю длинную подножку открытого трамвая, отражали нападение. Раздался громкий звонок, и трамвай рванул с места как раз тогда, когда друзьям Джимми удалось отогнать наконец последних из нападавших. Трамвай быстро удалялся, оставив далеко позади шум и суматоху драки; испуганные пассажиры были далеки от мысли, что причиной свалки стали тот скромный молодой человек и хорошенькая девушка-работница, которые сидели в уголке вагона.
Мартин наслаждался дракой; пока она продолжалась, он испытывал волнение и трепет заядлого борца. Но эти ощущения скоро исчезли, и его охватила глубокая грусть. Он почувствовал себя очень старым — лет на сто старше этих беспечных, беззаботных людей, товарищей его юности. Он ушел от них так далеко, что не мог уже вернуться обратно. Их образ жизни теперь не нравился ему, а между тем когда-то он сам так жил. Он был разочарован; он стал чужим для них. Как не пришлось ему по вкусу дешевое пиво, так и общество их показалось ему неприятным. Он чувствовал себя слишком далеким от них; слишком много прочитанных книг стояло между ними. Он сам обрек себя на изгнание из родной среды. Путешествуя по обширным просторам знаний он забрел туда, откуда уже не было возврата. Но, с другой стороны, он оставался человеком, и потребность общения с другими людьми не покидала его. Он не нашел себе нового пристанища. Ни товарищи молодости, ни его родная семья, ни новые знакомые из мира буржуазии не могли понять его; не понимала его и эта девушка, сидевшая рядом с ним, которую он глубоко уважал; она даже не сознавала, за что он так ее уважает. От этих мыслей к его грусти примешивался оттенок горечи.
— Помиритесь с ним, — посоветовал он Лиззи, прощаясь; они стояли перед бедной хибаркой, в которой она жила, на углу Шестой улицы и Маркет-стрит.
Он имел в виду молодого человека, место которого он в тот день занял.
— Нет, это невозможно… теперь, — сказала она.
— Ну что вы! — добродушно сказал он. — Стоит вам только свистнуть, и он прибежит.
— Я не об этом, — просто возразила она.
И он понял, что именно она хотела сказать. Когда он, стоя с ней, хотел прощаться, она потянулась к нему, но не вызывающе и не кокетливо, а задумчиво, покорно. Он был тронут до глубины души. Его доброта, понимание человеческой души взяли верх над всеми другими чувствами. Он обнял и поцеловал ее, она ответила ему поцелуем. Более искреннего поцелуя еще не получал ни один мужчина в мире.
— Боже мой! — зарыдала она. — Ведь я согласна была бы умереть за вас! Я могла бы умереть за вас!
Она оторвалась от него и быстро побежала вверх по лестнице. У него на глаза навернулись слезы.
«Мартин Иден, — размышлял он, — ты не скотина и как ницшеанец — ты никуда
«Бродяга жалкий у дороги на язвы плачется свои, — пробормотал Мартин, цитируя Хенли. — Вся жизнь — ошибка и позор».
Да. Хенли прав — возмутительная ошибка!
Глава XLIII
«Позор солнца» вышел в свет в октябре. Издатель прислал Мартину полдюжины авторских экземпляров этой книги; разрезав веревку на посылке и увидав свое произведение, Мартин почувствовал глубокую грусть. Он представил себе неуемную радость, которую испытал бы, случись это всего несколько месяцев тому назад. Он сравнил эту радость с теперешним своим холодным безразличием. Ведь это его произведение, первая его напечатанная книга — а сердце не забилось быстрее, и ему было только грустно. Теперь это для него почти не имело значения — разве только в том смысле, что могло принести ему деньги, но к ним он теперь был равнодушен.
Он взял один экземпляр, вышел на кухню и подарил его Марии.
— Я сочинил это, — объяснил он, чтобы рассеять ее недоумение. — Я написал эту книгу тут, в вашей комнате; и суп из овощей, которым вы меня подкармливали, помог мне создать ее. Она ваша. Возьмите ее на память обо мне.
У него не было желания похвастаться или порисоваться перед ней. Единственным его побуждением было желание обрадовать ее, оправдать ее непоколебимую веру в него, дать ей возможность гордиться им. Она положила книгу в гостиной рядом с семейной библией. Это произведение ее жильца было для нее чем-то священным, фетишем дружбы. Оно смягчало горестное сознание того, что он когда-то стирал белье в прачечной, и, хотя она не могла понять ни единой строчки, она все-таки была уверена, что каждое слово этой книги было полно красоты и совершенства. Мария была женщиной простой, работящей и практичной; в людей и в жизнь она верила твердо.
С тем же спокойствием, с каким он получил экземпляры «Позора солнца», Мартин читал теперь о нем рецензии, еженедельно присылаемые ему из бюро вырезок… Очевидно было, что книга производит сенсацию. Это значило, что его мешок должен был еще больше наполниться золотом. Он мог устроить Лиззи, выполнить все данные им обещания и на остаток построить себе тростниковый замок.
«Синглтри, Дарнлей и Ко», как люди осторожные, выпустили сначала всего полторы тысячи экземпляров, но после первых же рецензий им пришлось приступить к печатанию второго издания в количестве трех тысяч экземпляров; не успело оно выйти в свет, как был получен заказ на третье, уже в пять тысяч. Одно из лондонских издательств по телеграфу заключило договор на новое издание для распространения в Англии, а вскоре поступило сообщение, что во Франции, Германии и Скандинавских странах готовятся переводы этой книги. Момент для нападения на школу Метерлинка был выбран исключительно удачно. Поднялись горячие споры. Салиби и Геккель дружно встали на защиту новой книги; на этот раз они, к удивлению, оказались одного мнения. Крукс и Уоллес выразили противоположную точку зрения, тогда как Оливер Лодж попытался найти компромисс, который согласовался бы с его собственной космической теорией. Последователи Метерлинка сплотились под знаменем мистицизма. Честертон насмешил весь мир целым рядом будто бы беспристрастных статей по этому вопросу; в конце концов все это — полемика и сами полемизирующие были чуть не окончательно стерты в порошок громовой статьей Бернарда Шоу.
Излишне добавлять, что в битве приняли участие и другие, менее известные личности; борьба развернулась необычайно оживленная, и ее отголоски разнеслись по всему читающему миру.
«Нас совершенно поражает тот факт, — писали Мартину „Синглтри, Дарнлей и Ко“, — что исследование, носящее критический и философский характер, раскупается как роман. Лучшей темы Вы выбрать не могли; к тому же все условия сложились для Вас крайне благоприятно. Вы можете быть уверены, что мы куем железо, пока оно горячо. В Соединенных Штатах и Канаде распродано уже более сорока тысяч экземпляров; новое издание в количестве двадцати тысяч экземпляров отдано в печать. Мы буквально не успеваем выполнять все требования. Тем не менее, мы и сами постарались поднять этот спрос. На рекламу нами уже истрачено пять тысяч долларов. Эта книга должна побить все рекорды.